Что можно почитать о художественном переводе?

[L.B.]

Вот из менее амбициозной рецензии:

не стоит рассматривать работу Азова как книгу о вопросах теории перевода. В качестве очерка истории перевода она вполне состоятельна и безусловно важна.

[osoka]

идеологического болота (эпоха как болото) с его личным самодовольным розовым благополучием, которое (для него как шестеренки эпохи) действительно (ближайше-исторически) основано на костях

Думаете, в другую эпоху и в другом болоте у него не было бы благополучия? По крайней мере профессионального?

[L.B.]

Предлагаете развить тему в фантастический роман?

[osoka]

Ну, это же Вы сказали, что на костях Любимов процвел. Просто хотела уточнить, хотите ли Вы сказать, что без костей он бы зачах.

[Wladimir]

P.S. Для тех, кто в состоянии читать, а не высасывать из пальца, добавлю, сугубо в плане языкового факта, так сказать, исключительно текстологически, что из фразы

Конечно, кому не хочется, тот не будет обращать на приметы эпохи никакого внимания, и уж тем более не будет задаваться вопросом, на чьих костях построено самодовольное розовое благополучие, но тем, кому-таки интересно, как оно поддерживалось, это идеологическое болото,

не следует, что "Любимов [сам] построил своё самодовольное розовое благополучие на чьих[-то] костях"....

Я думаю, в части обвинения Любимова в "построении своего благополучия на костях" других можно поставить точку (а меня в данный момент это больше всего волнует).

Я вижу, что L.B. настаивает и категорически утверждает, что его слова о "построении благополучия на костях" не относятся лично к Любимову. Я этим удовлетворен.

Прошу меня понять: мне не хотелось оставлять утверждения L.B. без разъяснений, т.к в той форме, в которой они были высказаны, их можно было бы трактовать как личное участие Любимова в гонениях на оппонентов. Поэтому и хотелось внести ясность.

На эпитеты, применяемые L.B. в мой адрес, я смотрю сквозь пальцы - это не имеет большого значения.

Кроме того, я благодарю L.B. за ссылки на статьи с рецензиями на обсуждаемую книгу.

[Wladimir]

А я про Суворова уже нашла, это в самих "Поверженных", а насчет Любимова я раскопала цитировавшиеся мемуары и их почитаю (пока мне нравится, а "Перевод - искусство" не пошел у меня совсем как-то).

Я тоже достал текст его мемуаров и собираюсь в ближайшее время их прочитать.

Ну, это же Вы сказали, что на костях Любимов процвел. Просто хотела уточнить, хотите ли Вы сказать, что без костей он бы зачах.

Меня тоже очень удивляет такое уничижительное отношение к Любимову как профессионалу (вне контекста имевшей место борьбы). Вроде бы это говорит эрудированный человек, специалист в области перевода. Неужели Любимов сейчас так низко ценится нынешними спецами-переводоведами? Я просто действительно не в курсе. Я лично считаю Любимова самой крупной фигурой в российском (советском) переводе классической прозы. А оказывается, нынешнее поколение филологов в лице L.B. считает его представителем какого-то болота. Невольно возникает вопрос: "А кто же лучше?" Может появились более крупные или хотя бы равные ему фигуры? Просветите тогда, кто же это?

[L.B.]

Ну, это же Вы сказали, что на костях Любимов процвел. Просто хотела уточнить, хотите ли Вы сказать, что без костей он бы зачах.

Я стараюсь исходить из фактов, т.е. из известных мне сведений, которые не было опровергнуты. Например, его сын говорит, что отец уклонялся от заседаний будучи в должности секретаря Союза Писателей. Я интерпретирую этот факт в контексте других, а также в границах моих знаний об эпохе. Выходить в область фантастики с машиной времени мне не хочется, но, конечно, было бы интересно посмотреть на судьбы переводов, если бы переводчиков с конкурирующими подходами не гнобили бы по идеологическим поводам... Грубо говоря - выдержали бы переводы Любимова свободную конкуренцию?

[Wladimir]

Ну, это же Вы сказали, что на костях Любимов процвел. Просто хотела уточнить, хотите ли Вы сказать, что без костей он бы зачах.

Я стараюсь исходить из фактов, т.е. из известных мне сведений, которые не было опровергнуты. Например, его сын говорит, что отец уклонялся от заседаний будучи в должности секретаря Союза Писателей. Я интерпретирую этот факт в контексте других, а также в границах моих знаний об эпохе. Выходить в область фантастики с машиной времени мне не хочется, но, конечно, было бы интересно посмотреть на судьбы переводов, если бы переводчиков с конкурирующими подходами не гнобили бы по идеологическим поводам... Грубо говоря - выдержали бы переводы Любимова свободную конкуренцию?

Кого из его конкурентов (конкретно) гнобили и не давали переводить (не печатали их переводов)?

[osoka]

Ну, это же Вы сказали, что на костях Любимов процвел. Просто хотела уточнить, хотите ли Вы сказать, что без костей он бы зачах.

Я стараюсь исходить из фактов, т.е. из известных мне сведений, которые не было опровергнуты. Например, его сын говорит, что отец уклонялся от заседаний будучи в должности секретаря Союза Писателей. Я интерпретирую этот факт в контексте других, а также в границах моих знаний об эпохе. Выходить в область фантастики с машиной времени мне не хочется, но, конечно, было бы интересно посмотреть на судьбы переводов, если бы переводчиков с конкурирующими подходами не гнобили бы по идеологическим поводам... Грубо говоря - выдержали бы переводы Любимова свободную конкуренцию?

Ну, в том-то и дело, что нет фактов, позволяющих утверждать, что именно на костях было построено его благополучие, именно благодаря отсутствию конкуренции. Так что непонятно, к чему такое писать.

[L.B.]

Я думаю, в части обвинения Любимова в "построении своего благополучия на костях" других можно поставить точку (а меня в данный момент это больше всего волнует).

Я вижу, что L.B. настаивает и категорически утверждает, что его слова о "построении благополучия на костях" не относятся лично к Любимову. Я этим удовлетворен.

Да, не только "настаиваю и категорически утверждаю", но и пытался показать анализом собственного текста (что, признаться, на удивление неуютно).

Но по части "обвинений" вам не следует продолжать напирать: это вы - именно вы - придумали (интерпретировали мои слова таким образом), что я его обвиняю, тогда как я всего лишь откликнулся на ваше приглашение:

приглашаю других поделиться впечатлениями о книгах по художественному переводу.

[LyoSHICK]

Кого из его конкурентов

Вот тут считаю необходимым спросить:
Пойдет ли разговор всерьез? Это я к чему: если будут обоснованные суждения и документальные подтверждения, то, пожалуй, отдельная тема не помешала бы.

Это я без балды. Это я как местный модератор чисто по делу.

[L.B.]

нет фактов, позволяющих утверждать, что именно на костях было построено его благополучие, именно благодаря отсутствию конкуренции.

Если вам хочется валить в кучу и конкуренцию и кости, ваше право, но, по-моему, это несколько разные аспекты. Конкуренция появилась в ответ на ваш гадательного толка вопрос. Каков вопрос, таков ответ. Не устраивает? Беру обратно. Без проблем.

Что касается "костей", то фактов завались, что целые пласты литераторов были в разной степени загноблены (от физического уничтожения до литературной изоляции). Думается, что вопрос о том, в какой мере расчистки поспособствовали восхождению и закреплению в литературе круга людей, связанных с Любимовым, можно поставить более формально и даже смоделировать, но у меня недостаточно для этого знаний...

[L.B.]

Меня тоже очень удивляет такое уничижительное отношение к Любимову как профессионалу (вне контекста имевшей место борьбы). ... Неужели Любимов сейчас так низко ценится нынешними спецами-переводоведами? ... оказывается, нынешнее поколение филологов в лице L.B. считает его представителем какого-то болота.

Что у вас за страсть приписывать оппонентам? Поколение тут ни при чем. Я только за себя выступаю. Соло, так сказать. Если исходить из биографических сведений, ну да, представитель болота. И что? Как переводчик Ахматова, например, тоже, с моей точки зрения, не более чем представитель болота. Барахталась, как могла...

Что касается профессионально-переводческого. Я занимаюсь английским. Любимов переводил с английского? Если нет, я пас. Вы занимаетесь испанским. Ну, так, к примеру, возьмите его перевод Дон Кихота и сравните с предыдущим, тем, который Любимов считал плохим (не помню, как он формулировал, в чем состояли плохости). Дополнительно - кто писал о переводах Любимова аналитические статьи в постсоветсткое время? Найдете, накидайте ссылок. Почитаем, обсудим Любимова как профессионала.... Может, вам и удастся приблизиться к ответу на ваш же вопрос

Невольно возникает вопрос: "А кто же лучше?"

[L.B.]

В упомянутой выше статье Бузаджи "зарыт" интересный, по-моему, пример-аргумент...

---

Бузаджи:

Как мы понимаем, в текстах любого писателя, каким бы оригинальным он ни был, большинство явлений продиктованы не его индивидуальным мировоззрением, а устройством его родного языка. Так, русский писатель использует безличные предложения, английский – нанизывает подчинительные связи, а немецкий – ставит в некоторых придаточных предложениях сказуемое в самый конец не в силу особенностей своего творчества, а потому, что так делают и делали миллионы их соотечественников.

Вот начало рассказа Д. Томаса A Prospect of the Sea в переводе Д.В. Псурцева:

It was high summer, and the boy was lying in the corn. He was happy because he had no work to do and the weather was hot. He heard the corn sway from side to side above him, and the noise of the birds who whistled from the branches of the trees that hid the house. Lying flat on his back, he stared up into the unbrokenly blue sky falling over the edge of the corn. The wind, after the warm rain before noon, smelt of rabbits and cattle. He stretched himself like a cat, and put his arms behind his head. Now he was riding on the sea, swimming through the golden corn waves, gliding along the heavens like a bird; in sevenleague boots he was springing over the fields; he was building a nest in the sixth of the seven trees that waved their hands from a bright, green hill.

Выходным днем в разгар лета мальчик лежал во ржи. Он был счастлив, что не надо работать и что тепло. Шумела, раскачивалась над ним рожь; в ветвях деревьев, за которыми прятался дом, щебетали птицы. Самых колосьев касалось синее без изъяна небо. Утром прошел теплый дождь, и теперь ветер пах кроликами и коровами. Мальчик по-кошачьи потянулся, заложил руки за голову... Вот плывет он по морю, рыбой скользит в золотых ржаных волнах... птицей парит в вышине... в сапогах-скороходах мчится по полям... вот вскочил на дальнее дерево, шестое из тех семи, что машут с изумрудного холма, – строит гнездо...

Кто к кому в этом переводе идет навстречу, судить мы не беремся, но очевидно, что Томас, выучив русский, так бы написать не сумел. Теперь приведем вариант перевода, максимально близкий по структуре к оригиналу (по возможности сохранен синтаксис и словарные значения слов):

It was high summer, and the boy was lying in the corn. He was happy because he had no work to do and the weather was hot. He heard the corn sway from side to side above him, and the noise of the birds who whistled from the branches of the trees that hid the house. Lying flat on his back, he stared up into the unbrokenly blue sky falling over the edge of the corn. The wind, after the warm rain before noon, smelt of rabbits and cattle. He stretched himself like a cat, and put his arms behind his head. Now he was riding on the sea, swimming through the golden corn waves, gliding along the heavens like a bird; in sevenleague boots he was springing over the fields; he was building a nest in the sixth of the seven trees that waved their hands from a bright, green hill.

Был разгар лета, и мальчик лежал в злаках. Он был счастлив, потому что у него не было работы, которую необходимо было сделать, и погода была жаркая. Он слышал, как злаки качаются из стороны в сторону над ним, и шум птиц, которые свистели с ветвей деревьев, которые скрывали дом. Лежа на спине, он смотрел вверх в непрерывно-синее небо, падающее через край пшеницы. Ветер после теплого дождя до полудня пах кроликами и скотом. Он вытянулся, как кот, и положил свои руки за голову. Теперь он ехал по морю, плывя через золотые волны злаков, скользя вдоль небес, как птица; в семилиговых сапогах он прыгал по полям; он строил гнездо в шестом из семи деревьев, которые махали своими руками с яркого, зеленого холма.

Выходным днем в разгар лета мальчик лежал во ржи. Он был счастлив, что не надо работать и что тепло. Шумела, раскачивалась над ним рожь; в ветвях деревьев, за которыми прятался дом, щебетали птицы. Самых колосьев касалось синее без изъяна небо. Утром прошел теплый дождь, и теперь ветер пах кроликами и коровами. Мальчик по-кошачьи потянулся, заложил руки за голову... Вот плывет он по морю, рыбой скользит в золотых ржаных волнах... птицей парит в вышине... в сапогах-скороходах мчится по полям... вот вскочил на дальнее дерево, шестое из тех семи, что машут с изумрудного холма, – строит гнездо...

Был разгар лета, и мальчик лежал в злаках. Он был счастлив, потому что у него не было работы, которую необходимо было сделать, и погода была жаркая. Он слышал, как злаки качаются из стороны в сторону над ним, и шум птиц, которые свистели с ветвей деревьев, которые скрывали дом. Лежа на спине, он смотрел вверх в непрерывно-синее небо, падающее через край пшеницы. Ветер после теплого дождя до полудня пах кроликами и скотом. Он вытянулся, как кот, и положил свои руки за голову. Теперь он ехал по морю, плывя через золотые волны злаков, скользя вдоль небес, как птица; в семилиговых сапогах он прыгал по полям; он строил гнездо в шестом из семи деревьев, которые махали своими руками с яркого, зеленого холма.

Станет ли кто-нибудь искренне утверждать, что в таком переводе Дилан Томас стал больше похож на себя и не вернее ли, что он стал, скорее, похож на безликую серую массу художественных и публицистических переводов с английского? Изобилие глагола-связки «быть» и нехватка полнозначных глаголов, громоздкие подчинительные конструкции, сложное дополнение (heard the corn sway) с глаголом чувственного восприятия, непременные притяжательные местоимения перед частями тела, не несущее рематической нагрузки (не стоящее под логическим ударением) местоимение в конце предложения (above him) – все это приметы английского языка вообще, а не стиля конкретного автора. И именно английский язык, где почти все неодушевленные существительные имеют средний род, позволяет начать предложение с He stretched, не опасаясь, что читатели отнесут местоимение к ветру или к скоту, как в нашем экспериментальном переводе. О таких более тонких материях, как ритм оригинала, говорить даже не будем.

Причем сторонники буквализма не могут в данном случае списать расхождение в оценках на «гладкость» и «удобочитаемость» первого варианта, которые якобы присущи всем небуквалистическим переводам и отражают запросы «литературных потребителей». Оба варианта перевода довольно удобочитаемы и понятны, как, собственно, и английский оригинал. При этом перевод Д.В. Псурцева нельзя назвать гладкописным и стандартным: и напевный ритм, и такие обороты, как «синее без изъяна», и переход на настоящее историческое время, удачно компенсирующий отсутствующую в русском языке форму прошедшего продолжительного времени выделяют этот фрагмент из некоего усредненно-безликого русского литературного шаблона.

Но может быть, если буквалистический перевод неспособен отразить дух автора, он хотя бы может сохранить дух исходного языка (если предположить, что в переводе кому-то нужнее не содержание конкретного текста и стиль конкретного автора, а эта филологическая информация)? К несчастью для сторонников буквализма, и это не соответствует действительности.

Человеческое мышление так устроено, что, когда мы слышим нечто странное, мы не просто фиксируем факт странности (как сделал бы робот или, видимо, идеальный реципиент буквалистических переводов), а пытаемся осмыслить эту странность, то есть мотивировать ее некоей ситуацией, которая бы ее оправдывала. Причем – что принципиально важно! – носитель переводящего языка может интерпретировать странность, получившуюся в результате сохранения формы оригинала, совсем не так, как эту форму осмысляет для себя носитель исходного языка. «...Для того чтобы понять текст, необходимо найти такую ситуацию, в которой он оказывается осмысленным... Следует иметь в виду при этом, что множество возможных ситуаций неограниченно: оно принципиально открыто, поскольку мы можем представить себе самые разнообразные ситуации. Мы также можем предположить, что те или иные слова в нашем тексте употреблены не в прямом, а в переносном смысле... Поэтому не так просто, как это могло бы казаться, привести пример бессмысленного текста».

[...]

Когда переводчик-буквалист неизменно передает в переводе с английского нейтральные, межстилевые модальные выражения типа I think, I believe, I suppose и т.д. как «я думаю», «я считаю», «я полагаю» (и не пользуется такими русскими, не имеющими прямых аналогов в английском выражениями, как «наверное», «может быть», «пожалуй», «скорее всего», «по-моему» и др.), читатель не проникается странным духом английского языка, а думает, что автор (или персонаж, которому принадлежат эти реплики) – бюрократ и зануда. Когда этот переводчик, копируя английский синтаксис с более фиксированным порядком слов, ставит в конец предложения не рему («ученый из НАСА сообщил, что ему удалось обнаружить крошечные окаменевшие бактерии на трех метеоритах»), читатель не получает эстетическое удовольствие от того, как на него повеяло духом английского языка, а полагает, что самое главное в новости не сам факт обнаружения окаменевших бактерий, а место их обнаружения.

Одним словом, увидев корявость в тексте перевода, читатель не подумает о том, как странен и прекрасен английский язык, а попытается сформулировать такую трактовку ситуации, при которой эта корявость была бы оправданна, что уведет его и от авторского намерения, и от языка оригинала очень далеко.

[osoka]

Что касается "костей", то фактов завались, что целые пласты литераторов были в разной степени загноблены (от физического уничтожения до литературной изоляции). Думается, что вопрос о том, в какой мере расчистки поспособствовали восхождению и закреплению в литературе круга людей, связанных с Любимовым, можно поставить более формально и даже смоделировать, но у меня недостаточно для этого знаний...

Ага, а in the meantime применили презумпцию виновности.

[L.B.]

in the meantime применили презумпцию виновности.

Если вам хочется настаивать на якобы обвинениях, да пожалуйста. Я же говорил о фактах, как они предстояли из сопоставления воспоминаний, и о моих интерпретациях, которые - повторю для ясности - не есть обвинения.

Петра Первого - обвинять, что построил Питер на костях крепостных? или прославлять?

Меня лично такого рода вопросы не занимают. Вообще.

Я же написал

это по-моему, чрезвычайно сложный вопрос (вопреки бинарно-моралистическим наклонностям нашего доморощенного прокурор-адвоката

Если оппоненты не желают слышать, ничем не могу помочь.

[Wladimir]

Меня тоже очень удивляет такое уничижительное отношение к Любимову как профессионалу (вне контекста имевшей место борьбы). ... Неужели Любимов сейчас так низко ценится нынешними спецами-переводоведами? ... оказывается, нынешнее поколение филологов в лице L.B. считает его представителем какого-то болота.

Что у вас за страсть приписывать оппонентам? Поколение тут ни при чем. Я только за себя выступаю. Соло, так сказать. Если исходить из биографических сведений, ну да, представитель болота. И что? Как переводчик Ахматова, например, тоже, с моей точки зрения, не более чем представитель болота. Барахталась, как могла...
Что касается профессионально-переводческого. Я занимаюсь английским. Любимов переводил с английского? Если нет, я пас.

Да. Оказывается теперь достаточно краткую биографию в Википедии прочитать, чтобы причислить человека к "болоту". Да что там, можно только годы жизни посмотреть: переводил в советское время (тем более сталинское) - всё, в "болото" его.

Любимов не переводил с английского (насколько я знаю). Значит, Вы пас. А чего же Вы раньше-то не пасовали, а во всю вистовали и всякие уничижительные ярлыки Любимову клеили? Только исходя из годов его творческой деятельности?

[Wladimir]

Сейчас прочитал главу "Одинокий гений" из воспоминаний Станислава Рассадина "Книга прощания", посвящённую Любимову.

Вот фрагмент:

...меня не оставляло чувство, что он – вне семьи – одинок. И дело не только в том, что, по моим наблюдениям, в среде переводчиков у него хватало недоброжелателей. Завидовали? Наверное, так. Уверяли, будто он плохо знает французский. Или: подумаешь, мол, классику переводит, это всякий сумеет, ты поработай над современной словесностью!…
Сейчас, перечитывая его книги о переводе и воспоминания, цепляюсь за фразы: «Я рано полюбил созерцательное уединение». Либо: «Столица не убила во мне провинциала». Надо ли понимать: не приучила к толпе, тем более организованной, что раньше именовали коллективом, ныне – тусовкой? А может быть, постоянное общение с Сервантесом и Стендалем, Рабле и Мольером, та высота, на которую они поднимали, по-своему обрекала на уединение и одиночество?
Могу лишь гадать. Но вот смерть поставила в этой фабуле выразительную точку. Даже профессиональная «Литературная газета» хватилась сообщить об уходе великого мастера, случившемся в 1993-м, кажется, только месяц спустя – видать, не до того было в заботах «новой России». Впрочем, эта история – уже из другого сюжета, о нашей нынешней разобщенности, о нынешнем равнодушии. Сюжета, слишком уж очевидного. Потому – неинтересного.

И как-то снова обидно и горько стало за то, что как-то походя некоторые причисляют кого-то к "болоту", называют" глянцевой мумией". Не надо. Лучше уж помолчать.

Люди, которые его знали, говорят, что он совершенно не был человеком тусовки. Потому и не любил собрания и не рвался на них выступать. Он переводил. И так и столько, что дай Бог каждому.

Добрее надо быть и не пинать всуе трупы, которые уже не могут ответить. Да он бы и не стал.

[L.B.]

Да. Оказывается теперь достаточно краткую биографию в Википедии прочитать

Мне, товарищ прокурор, отжаться лечь? или разрешите постоять, пока вы мне википедию шьете? Опять вы с домыслами... Тоже, понимаешь, обиду тянет с блюдца невыспавшееся дитя...

Хотите намалевать иконку переводческого отшельника из секретаря Союза Писателей? Да пожалуйста. Чтение и сравнение как автобиографических текстов Любимова, так и воспоминаний о нем (что я частично проделал и на большее нет ни времени, ни желания) показывает, что он зачищал и приукрашал (значит было что), и являлся, вобщем-то, заурядным сыном своей эпохи, приспосабливался, как мог, короче, бултыхался в болоте, со всеми как все. И прекрасно заседал, не брезговал, если верить тому же Рассадину: "Николай Михайлович был активным прихожанином, одно время – членом церковного совета, и его сын Боря, ныне отличный театровед, шутил, что отец спешит на совет в храм прямиком с заседания секретариата Союза писателей. Любимов ведал там переводами." Так что в биографическом плане он меня не занимает. Вам надо на кого-нибудь молиться? Кадило вам в руки.

Т.е. здесь наши интересы, боюсь, расходятся бесповоротно. Вам хочется плакаться, как "снова обидно и горько стало", а я всего лишь вижу, что кумир-то глиняный и к тому же щербатый, и поэтому, рассмотрев в пределах имеющегося времени биографическое, отбрасываю биографическую туфту в сторону. И возвращаюсь к текстам.

Был ли Любимов незаурядным переводчиком?

Допустим.

Но что это значит?

Если исключить из рассмотрения советский официоз, партийные одобрения, хвалы люзоблюдной критики и публики, готовой всё сожрать, с какими критериями остаемся?

Казуистику (словами Любимова: как "отграничивать точность буквальную, подстрочную, от точности художественной") тоже будем из нафталина извлекать? И переводить, следуя указаниям Любимова, ибо "это уже отчетливо сознавала русская литература XVIII века", как Сумароков и Капнист? Как, например, Сумароков Гамлета с прозаического французского или Капнист Горация по подстрочникам? И критиковать по критериям XVIII-го? Они ж "отчетливо сознавали"!

A eсли отмести демагогию советского переводоведения и критики, выдержит ли репутация Любимова?

Такого рода вопросы...

[osoka]

Не дочитала его мемуары. Поэтому пока что вижу только, что когда он мог помочь человеку в беде (Ланну), он это сделал. Когда мог не участвовать не в решении судьбы (такое бывало действительно, что судьба решалась на этих заседаниях и можно было что-то сделать), а просто в постсудебных очерняющих мероприятиях (по поводу Синявского и Даниэля), он это сделал (не пошел подписывать обличительные письма, но все равно, как я поняла, от Секретариата СП такое письмо было направлено, отдельных подписей под ним нет, Шаламов перечисляет имена членов Секретариата, Любимова среди них нет). Мог бы и на демонстрацию протеста выйти, да, или вообще на суде выступить. Но это бы Синявскому и Даниэлю не помогло (к тому же он очень хорошо понимал, что "на дворе" все же были не тридцатые годы и С. и Д. не грозили адские пытки и т.п.), а его самого и его семью могло лишить средств к существованию (как это произошло с преподавателем филфака МГУ, выступившим на суде на стороне защиты).

В общем, пока что я думаю так. Лавировал, наверное, да. Как большинство в меру сил и способностей (вспомним попытки Мандельштама писать оды Сталину, рассказы о Ленине Зощенко). Шостакович вообще все погромные письма подписывал. И Солженицын (!!!) его за это не осуждал. Но не все вылавировали. А стойких неискровцев было мало, и лично мне было бы жалко, если бы у всех "мастеров культуры" была такая же судьба, как у Бахтина, например.

Давление на людей было страшнейшее, я думаю, мы совсем не вправе их судить таким образом, тем более из исторического далека. И особенно "благополучного изгнанья чувствуя покров".