Опыты перевода с испанского

[Wladimir]

Ф. Монд
Мусью Ларкс
Часть 4

- А ещё как раз в тот день пропали все трое сынков Хуана Лоло: Тите, Кано и Ремихио. Вообще-то, никто этому особо не удивился, все подумали, что они скоро вернутся, чтобы опять, как обычно, пьянствовать в лавке. И они вернулись, да, сеньор, они вернулись, но совсем не так, как обычно…

- Рассказывают, что через два дня после этого старая Хуана уже за полночь услышала лай собак. Затем вроде как Ремихио на них прикрикнул, и они замолчали. Она зажгла свечу и встала, чтобы отпереть дверь. Открыла, да чуть и не померла со страху: Ремихио и Кано тащили, держа под руки, Тите. Голова у того свисала на грудь, ноги волочились по земле, оставляя в пыли борозды, а из ушей и из носа у бедняги в три ручья текла кровь. У этих же двоих глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

- Оказалось, что в тот раз заводилой был Тите. Он решил ограбить Мусью, после того, как увидел тем утром в лавке, как тот доставал пригоршню сентенов. Ремихио сказал, что ему эта идея не нравится. Он уже был наслышан о Мусью, и ему не хотелось связываться с таким странным типом. Но братья так его убеждали, что он, в конце концов, согласился. Всё казалось очень простым: Мусью жил один, собак у него не было, и они наверняка смогут застать его тёмной ночью врасплох. Им только надо было разведать, где он спит, а для этого надо было последить за ним.
- Так они и сделали. До того как стемнело, они направились к холму. Единственным путём, по которому можно было на него подняться, была недавно проложенная дорога, петлявшая по склону до самого входа. Они пошли по ней и, не доходя до последнего поворота, свернули в сторону, - туда, где рос раскидистый старый дуб. Из этого укромного местечка хорошо было видно площадку, обнесённую оградой. Устроившись поудобнее под тем дубом, они стали ждать рассвета. Ремихио потом рассказывал, что как только за горизонтом забрезжил рассвет, из-за груды ящиков появился Мусью. Он уже успел установить шесть опор для дома – таких же чёрных и прямёхоньких, как и колья ограды. Ремихио сказал, что понятия не имеет и даже не представить себе не может, как можно было одному вбить в землю такие столбы.
- Целый день Мусью рассматривал какие-то большие листы бумаги – наверное, план дома - и перетаскивал ящики с одного места на другое, как будто расставлял их в определённом порядке. Он ни разу даже не взглянул в сторону дуба; человек был так поглощён своей работой, что за весь день даже не перекусил. Затем, после захода солнца, они увидели, как Мусью соорудил себе кровать между двух больших длинных ящиков и натянул над ними брезент, чтобы получилось укрытие. Тут их ждал первый неприятный сюрприз: он лёг в тридцати-сорока шагах от входа, так что они никак не могли там пройти, не рискуя, что он их увидит. Нужно было перелезать через ограду, там, где она была скрыта одним из ящиков. Эта было как раз там, где рос дуб, за которым они прятались. Они подождали, пока наступила глубокая ночь, и, когда посчитали, что Мусью уснул, осторожно приблизились к ограде. Им показалось странным, что проволока была очень толстая и не имела шипов. - Ну и хорошо, - наверное, подумали они. - Так даже лучше. Кано первым попробовал перелезть, и я говорю “попробовал”, потому что на этом всё и закончилось. Как рассказывал потом Ремихио, когда его брат схватился за проволоку, он вдруг подскочил так, как будто его лягнул взбесившийся мул.
- Она горячая! – пробормотал он, когда смог говорить. – Да ещё и тряханула меня, будь здоров. Не трогайте её, с этой оградой что-то неладно.
Братья переглянулись, и в их головах возникла одна и та же мысль: а может, Мусью колдун? Да нет, на колдуна он был не очень похож; они знали одного знахаря из Бьяхакаса – ничего общего. Наверное, тут дело в каком-то изобретении, которое Мусью привёз с собой и установил здесь. После таких мыслей они немного успокоились и осмелели. Теперь им ничего не оставалось, как попробовать пройти там, где, по всем предположениям, Мусью должен был, но почему-то так и не установил ворота. Они решили приблизиться как можно ближе к входу, а затем быстро пробежать эти тридцать или сорок шагов. Даже если бы Мусью и проснулся, их было трое против одного, к тому же наверняка безоружного, так что они бы с ним легко справились; как говорится, это была бы “схватка льва со связанной обезьяной”. Но дело в том, что “львы” так и не смогли добраться до “обезьяны”. В этот раз первым решил действовать Тите. Он подобрался поближе к проходу, пригнулся, как кот перед прыжком, а затем пулей бросился вперёд. За ним - немного позади - рванули Ремихио и Кано. Когда Тите добежал до стоек прохода, его вдруг подбросило вверх, и он, перевернувшись в воздухе, шлёпнулся на бежавших за ним братьев и свалил их на землю. Он катался по земле, обхватив голову руками, и, как рассказывал Ремихио, ревел, как раненый бык. Потом братья его подняли и потащили к дому старой Хуаны.

- Обо всех этих подробностях стало известно пару лет спустя после войны. У Кано на руке – той, которой он схватился за проволоку ограды, - образовалась страшная язва, которая потом пошла по всей руке. Никакие средства не помогали, и парень вскоре умер. Тите оклемался, но больше не разговаривал и остался придурком на всю оставшуюся жизнь.

(продолжение следует)

[Wladimir]

Я работаю без устали как проклятый... вернее, как Мусью Ларкс, чтобы поскорее представить моим любимым читателям - Valer'janka и Mouse – свой скромный перевод.

[Valer'janka]

Wladimir, не спешите, я запаслась терпением.

[Wladimir]

Wladimir, не спешите, я запаслась терпением.

Меня теперь не остановить.

[Wladimir]

F. Mond
Musiú Larx
Parte 5

-Por fin, Musiú terminó la construcción sin otro percance. Oiga, había que ver aquello. Bueno, era verdad que se parecía a las casas del pueblo, peno era mucho más larga, formando una sola pieza. Las paredes, si usted las veía de lejos, parecían de tablas bien cepilladas. El techo, también de madera, caía en dos aguas; pero éstas no tenían la misma inclinación: la de la derecha, era casi horizontal, la de la izquierda era muy inclinada y nada más le faltaban unas dos varas para llegar a suelo, de forma que por aquel costado no tenía ventanas. Tampoco en el portal, que abarcaba todo lo ancho de la fachada frente a la entrada de la cerca, la inclinación del techo venía bien con ninguna de las otras dos. Leyva el carpintero se fijó en un detalle curioso: el ala del techo que estaba casi acostada miraba exactamente hacia donde salía el sol, mientras que la otra estaba orientada hacia el poniente.

-Una noche mi tío Fico tuvo que quedarse a dormir en mi casa porque lo agarró una tronamenta y un aguacero que no lo dejó salir; era peligroso andar por esos caminos en una noche oscura: una, por los bandidos; otra, por la tropa de los españoles, que si topaban con uno lo tomaban por alzado y quién sabe lo que podía pasar. Pues, como les decía, tío Fico se quedó en casa y, por dormir más fresco, después que escampó, colgó una hamaca entre los horcones del portal. Dijo que de madrugada sintió un zumbido, como si fuera una colmena. Abrió los ojos, aguzó el oído y se dio cuenta de que el ruido venía de lejos, del rumbo de la loma del Ternero. Se tiró de la hamaca, rodeó la casa hasta llegar al patio y efectivamente, el zumbido lo traía la brisa de allá. Pero lo que más le asombró no fue el ruido, sino ver cómo el techo del portal de Musiú se iba iluminando de verde. Sí señor, dijo que despedía una luz verde, verde. La luna ya había salido, era como una pelota grande y, según pudo calcular el tío, aquel era precisamente el momento en que la posición de la luna coincidía de plano con el techo del portal. Yo no sé si sería porque el pobre tío era un poco miedoso o si sería verdad, pero cuando nos hizo el cuento, al otro día, dijo que le pareció por un momento que la luna se había puesto medio verdosa y hasta su luz lo iluminaba todo con un viso de ese color. Pero fue tan rápido que, cuando se restregó los ojos, ya todo estaba normal: la casa de Musiú era una sombra más y la luna volvió a tener su color plateado.

-Entre una cosa y la otra, Musiú terminó su casa en el verano de 1895. Me acuerdo del año porque en diciembre fue la batalla de Mal Tiempo, en la zona de Cienfuegos, y unos días después. Ramoncito, el hijo de Evasio, se fue de la casa para unirse a la tropa invasora. El padre no quería que el muchacho se le fuera para el monte porque tenía miedo que le fueran a dar otra vez los ataques, pesar de que Musiú le había dicho que ya no le volverían a dar...

-Pero, caramba, yo creo que no llegué a contarle este otro asunto, que fue el que le dio fama a Musiú de espiritista. Resulta ser que a Ramoncito le daban unos ataques que lo dejaban medio muerto. El muchacho era alto y fuerte como un roble, pero de buenas a primeras se le doblaban las piernas y caía revolcándose y vomitando espuma por la boca. Evasio y su mujer lo único que podían hacer cera echarle un poco de agua por la cara y la cabeza hasta que se le pasaban las convulsiones. Luego lo acostaban y poco a poco se le iba quitando la rigidez; entonces se dormía. Oiga, con cada ataque de esos, al pobre muchacho le aflojaban los dientes hasta se clavaba las uñas en las manos. Evasio hacía todo lo que podía hacerse en aquella época cuando uno caía en la desgracia de tener un enfermo: darle algunos remedios y cocimientos porque médicos no había. Una vez lo llevó al curandero de Biajacas y éste le dijo era una "ser" que lo estaba haciendo daño y no sé cuántas boberías más; el caso era que se necesitaba un chivo, una gallina prieta y otras cosas. El pobre Evasio hizo el sacrificio de gastarse los pocos reales que tenía en comprar un chivo, porque un padre, con tal de no ver padecer a un hijo, hace lo que sea; busca y saca de donde no hay. Pero bueno, para no cansarlo, no había pasado un mes de lo del curandero, cuando volvió Ramoncito con los ataques.

(continuará)

[Wladimir]

Ф. Монд
Мусью Ларкс
Часть 5

- Наконец Мусью благополучно закончил свою стройку, и дом был готов. Послушайте, вы бы его видели! Он, действительно, походил на дома в посёлке, но был намного длиннее. А ещё - кроме самого дома не было никаких обычных пристроек, ничего. Стены, если смотреть издалека, казалось, были сделаны из хорошо обструганных досок. Крыша тоже, вроде, была деревянная, двухскатная, но скаты были с разным наклоном: правый был очень пологий - почти горизонтальный, а левый, наоборот, очень отвесный, и только на пару вар (9) не доходил до земли, так что с той стороны окон не было. Над террасой, тянувшейся вдоль всего фасада и смотревшей на проход в ограде, наклон крыши также никак не согласовывался с двумя другими. И ещё, плотник Лейба подметил странную вещь: покатое крыло крыши смотрело точно, туда, где вставало солнце, а другое - точно на запад.

- Однажды дяде Фико пришлось у нас заночевать, - вечером разразилась гроза, и начался ливень. Да и вообще ночью по нашим дорогам ходить было опасно: во-первых, из-за бандитов, а во-вторых, из-за испанских патрулей, которым повсюду мерещились мятежники, и кто знает, чем такая встреча могла закончиться. Ну так вот, дядя Фико остался ночевать, а после того, как распогодилось, решил поспать на свежем воздухе и привязал гамак между столбами террасы. Он потом нам рассказывал, что рано утром услышал какое-то жужжание, как будто где-то рядом был пчелиный рой. Он открыл глаза, прислушался и понял, что шум доносится издалека, от холма Тернеро. Он спрыгнул с гамака, обогнул дом и вышел во двор. Действительно, жужжание ветер доносил оттуда. Но особенно его поразил не этот шум, а то, что крыша над террасой дома Мусью светилась зелёным светом. Да, сеньор, он сказал, что она светилась зелёным светом. Луна уже взошла и была похожа на огромный шар и, как заметил дядя, в тот момент она находилась точно над крышей террасы. Я не знаю, то ли моему бедному дяде это померещилось со страху, а, может, и на самом деле так было, но он говорил, что на какое-то мгновение ему показалось, что луна тоже позеленела, и всё, что она освещала, также окрасилось зеленоватым оттенком. Но длилось это так недолго, что когда он протёр глаза, всё уже было как всегда: дом Мусью темнел вдали, а луна, как обычно, светила серебристым светом.

- Итак, летом 1895 года Мусью достроил свой дом. Я помню год, потому что в декабре была битва у Маль Тьемпо (10), что неподалёку от Сьенфуэгоса, а несколько дней спустя Рамонсито, сын Эвасио, ушёл к повстанцам. Отец не хотел, чтобы парень уходил в горы, потому что боялся, что с ним снова может случиться приступ...

- Но, чёрт побери! Я же, кажется, ещё не рассказал вам про тот случай, после которого Мусью прославился как знахарь. Дело в том, что у Рамонсито, бывало, случались припадки, и он тогда становился ни жив, ни мёртв. У парня - высокого и крепкого, как дуб - вдруг ни с того, ни с сего подгибались ноги, и он падал, катался по земле, а изо рта у него шла пена. Эвасио и его жена единственное, что могли сделать, так это побрызгать ему водой в лицо и на голову, пока он не переставал дёргаться. Затем они укладывали его в постель, судороги постепенно проходили, и он засыпал. Послушайте, во время припадков бедный парень царапал себя ногтями и так скрипел зубами, что они у него стали расшатываться. Эвасио делал всё, что мог. Но в то время не дай Бог было чем-то заболеть. Врачей-то ведь не было. Лечились народными средствами - отварами и настойками разными. Однажды он отвёл его к знахарю в Бьяхакас, и тот наплёл ему, что виной всему порча, которая его изводит. А чтобы снять её, нужен козлёнок, чёрная курица и ещё Бог знает что. Бедняга Эвасио отдал последнее, чтобы купить козлёнка, потому что отец всё сделает и что угодно из-под земли достанет, только бы не видеть, как мучается его ребёнок. Но не буду утомлять вас долгим рассказом – всё было напрасно: не прошло и месяца, как у Рамонсито снова начались приступы.

(продолжение следует)

[Wladimir]

Примечания переводчика

9) вара (vara cubana) — кубинская вара; мера длины равная 848 мм; 2 вары = 1696 мм.

10) битва у Маль Тьемпо - сражение между испанскими войсками и кубинскими повстанцами. Оно состоялось 15 декабря 1895 года у местечка Маль Тьемпо на территории нынешней провинции Сьенфуэгос. Победу одержали повстанцы, что сыграло важную роль в дальнейшем ходе войны.

Оффтопик
Насколько эта битва была важна говорит тот факт, что в честь этого события впоследствии была выпущена почтовая марка и даже купюра.

[Wladimir]

F. Mond
Musiú Larx
Parte 6

--Pues..., el 15 de agosto, y me acuerdo bien de la fecha porque fue el día que cumplí los doce años, era ya bien entrada la mañana cuando vimos al viejo Evasio que venía a todo correr por el camino. Casi llorando, le pidió a tío Fico que lo ayudara a llevar al Ramoncito para Biajacas porque había amanecido con el ataque y no había manera de quitárselo. Para allá salieron los dos y al poco rato los vimos pasar por el camino rumbo al caserío, llevando al enfermo en una parihuela improvisada con dos palos y una hamaca. Yo no me pude aguantar, y por mucho que mi madre me amenazó con darme una tunda, salí tras ellos y los alcancé.
Oiga, Ramoncito estaba feo de verdad; tenía las manos engarrotadas, la cara blanca como un papel y de la boca torcida le salía una espuma verdosa; por momentos se movía convulsionado a la vez que un sonido ronco le salía de la garganta.
--Se nos muere, Fico, se nos muere --decía el padre desesperado.
Yo me adelanté unos cordeles, pero al doblar a curva de la guásima, frené en seco del susto: allí, en medio del camino, como esperándonos, me topé de frente con Musiú. Parecía más alto, que nunca; de pie, con las piernas un poco abiertas, los brazos cruzados sobre el pecho y su cara muy seria. Hasta Evasio y Fico se impresionaron al verlo. Yo no sé cómo rayos él adivinaba las cosas antes de nadie se las dijera. Nos detuvimos..
--Pónganlo aquí, en la orilla, y aléjense hasta la ceiba. No vengan mientras yo no les avise.
Evasio y Fico obedecieron sin chistar; como ya le dije, Musiú se apoderaba de la voluntad de la gente con sólo una mirada.
Desde la ceiba, que distaba como a veinte, varas, no se alcanzaba ver con mucho detalle, pero más o menos vimos que Musiú se agachó y puso una rodilla en la tierra. Le desabotonó la camisa y comenzó a tantearle el estómago con la punta de los dedos de su mano derecha, mientras que con la otra. Lo tenía agarrado por la nuca y parecía como que le daba fricciones. De pronto, lo viró sobre el lado que nos quedaba de frente y el muchacho vomitó una cosa. Evasio estrujaba el sombrero, las lágrimas ya estaban a punto de brotarle. Al ver aquello, y no pudo aguantar más e hizo el intento de ir para allá, pero en ese mismo momento, Musiú levantó la cabeza y lo miró. El viejo no se movió de donde estaba.
Así, en esa operación, estuvo como un cuarto de hora. Luego lo volteó boca arriba otra vez y nos hizo un ademán para que nos acercáramos. Musiú se puso de pie, se sacudió el polvo del pantalón y dijo, o más bien ordenó:
---Súbanlo a mi casa; despacio, ya no hay tanto a puro.
Entonces nos dimos cuenta de que estábamos al pie de la loma del Ternero, justamente al comienzo del camino. Él arrancó a caminar delante, mientras tío y Evasio volvieron a cargar la parihuela. Y... ¿usted puede creer que ya el enfermo había mejorado? Se le habían quitado la rigidez y las convulsiones, tampoco vomitaba y hasta el color le estaba volviendo.
Yo seguí el último a la comitiva, aquella oportunidad no se me iba presentar otra vez. Tenía más curiosidad para ver el interior de la casa que por Ramoncito, al cual ya daba por curado. Por fin, llegamos a la entrada del cercado; me fijé que Musiú, al pasar por allí, había tocado el poste de la izquierda tal como quien no quiere la cosa..., como si hubiera sido una costumbre suya.
Subimos los tres escalones del portal. La puerta estaba cerrada; él la abrió de par en par y nos dijo:
--Pasen, acuéstenlo sobre la mesa.
Yo me comía con los ojos aquella habitación, que parecía ser la sala y el comedor a la vez: tenía una mesa, más larga que ancha, y cuatro sillas. Ese era todo el mobiliario. Ni un cuadro en las paredes ni nada más; al fondo, una puerta, y otra en el tabique de la izquierda, cerradas las dos. El caballete no se veía porque lo impedía un cielo raso o más bien un falso techo, de esos que ahora se usan mucho. Me quedé medio desilusionado, porque yo pensaba ver algo fabuloso. De seguro que lo habría, pero tras las dos puertas que permanecían cerradas.
--Ustedes, esperen en el portal -dijo Musiú..., déjenme al chico aquí para que me ayude.
Miré a Evasio y al tío dándome importancia. Ellos salieron sin chistar y la puerta se cerró sola, sin hacer ruido.
--Ve quitándole los zapatos -me dijo, mientras que con el pulgar levantaba el párpado de Ramoncito.
Ahora que lo miraba de cerca, noté la falta de expresión en su cara, parecía que era de cera. Cada movimiento de sus manos era el preciso, el exacto..., yo no sé, el necesario y nada más.
Entró en el cuarto de la derecha, pero fue tan rápido que no pude ver su interior. Le quité las botas al enfermo y al ponerlas en el suelo, me fijé en algo interesante: el piso parecía de madera, pero yo estoy seguro de que no lo era. Las tablas, o lo que simulaban serlo, estaban demasiado bien unidas. Además, el color, el brillo, todo quería ser de madera, pero la imitación, ya te digo, era demasiado perfecta. De ese mismo material eran los tabiques y las paredes.
Volvió con un aparatico negro en las manos, como del tamaño de una caja de tabacos, con unos letreritos y unos cuadraditos azules y otros verdes y rojos. Yo no sabía leer, pero sí puedo asegurarle que conocía las letras, porque Leyva me enseñaba. Lo que sí puedo asegurarle es que ninguna de aquellas se parecía a las que yo conocía.
Pues bien, de la cajita salían dos cables largos; él me dio uno que tenía en la punta algo redondo y aplastado, muy parecido a una peseta; el otro, sostenido por Musiú, era distinto: terminaba en un tubito negro y grueso como un habano, pero más corto.
--Sujeta esa punta por el mango y oprímela contra la planta del pie izquierdo, pero no toques la parte redonda.
--Sí, Musiú, ¿así?
--Así mismo -dijo él, mientras le levantaba la cabeza a Ramoncito para descansarla sobre el habano, que colocó debajo de la nuca.
--Sostuvo la cajita, creo que apretó un botón y se quedó mirando los cuadritos que empezaron a parpadear. Le dio media vuelta a una perilla y en eso Ramoncito se estremeció. Creí que le iba a dar otro ataque, pero él me dijo:
--No te asustes, es normal.
Siguió mirando muy atento cómo los colores se hacían más intensos. Ahora el muchacho temblaba igual que un pollo con frío. Cuando Musiú lo creyó oportuno, apretó un botón y las lucecitas e apagaron poco a poco.
--Eso es todo --me dijo.
Recogió los cables y su aparato, entró en la misma habitación y salió enseguida.
--Diles que pasen.
Cuando el padre entró, ya el muchacho empezaba a abrir les ojos. Lo ayudaron a sentarse, todavía estaba un poco flojo.
--Ahora, es necesario que camine, no teman, ya no le volverá a suceder más. No le den alimento hasta dentro de dos horas; después, que coma todo lo que quiera.
Evasio se había quedado casi sin habla, miraba a hijo y a Musiú como si estuviera viendo algo increíble.
--Musiú..., yo...
--No tiene nada que agradecerme, hombre. Llévese al muchacho, que la madre debe estar desesperada. Vamos, seque esas lágrimas, el momento no es para llanto.
Efectivamente, Evasio no pudo aguantar más y rompió a llorar como un niño, porque,
Por muy duro que sea el corazón de un hombre, hay momentos que lo ponen más blando que la mantequilla en tiempo de calor.
Musiú nos acompañó hasta la entrada y allí volvió tocar el mismo poste antes de que pasáramos. Evasio y tío Fico ayudaban a Ramoncito pues todavía se sentía un poco débil. Ya en la entrada, Evasio se detuvo y quiso darle la mano a Musiú. Éste hizo como si no hubiera visto el gesto o no quiso comprenderlo.
--Gracias, Musiú, muchas gracias. Si alguna vez necesita de mí, no tenga pena, pa' lo que sea estoy a su disposición.
Musiú sonrió y dijo que sí con la cabeza mientras nosotros empezábamos a bajar muy despacio, tomando el rumbo de la casa.
De más está decirle la alegría que causó aquello en la familia.

(continuirá)

[Wladimir]

Ф. Монд
Мусью Ларкс
Часть 6

- Так вот… это случилось 15 августа, - я так точно помню число, потому что в тот день мне исполнилось двенадцать. Было уже около полудня, когда мы увидели старого Эвасио, бегущего со всех ног по дороге. Чуть не плача, он попросил дядю Фико помочь отнести Рамонсито в Бьяхакас, потому что у того ещё на рассвете вновь начался приступ, и прекратить его никак не получалось. Дядя пошёл с ним, и вскоре мы увидели, что они несут больного на самодельных носилках из гамака и двух палок по направлению к посёлку. Я не смог удержаться и, как моя матушка ни грозила мне взбучкой, побежал за ними. Послушайте, Рамонсито действительно выглядел ужасно: руки скрючены, лицо белое, как мел, рот скривился и из него течёт зеленоватая пена, а сам он дёргается и хрипит.
- Он умирает, Фико, он умирает, – повторял в отчаянье отец.
Я обогнал их на несколько корделей, но, обогнув заросли гуацумы, встал, как вкопанный, - посреди дороги, как будто поджидая нас, стоял Мусью, в которого я чуть не врезался. Он мне показался ещё выше ростом, чем обычно. Мусью стоял, расставив ноги и скрестив на груди руки, и сурово смотрел на нас. Даже Эвасио и Фико струхнули, увидев его. Я не знаю, как он, чёрт возьми, догадывался о том, что ему ещё никто не говорил. Мы стояли и молча глядели на него…
- Положите его на обочину и отойдите вон к той сейбе. И не подходите, пока я его не осмотрю.
Эвасио и Фико молча повиновались; как я уже говорил, Мусью подчинял себе людей одним только взглядом. От сейбы, которая была в двадцати варах (11), нельзя было всё разглядеть в деталях, но мы увидели, что Мусью присел на корточки и опустился на одно колено. Он расстегнул больному рубашку и кончиками пальцев правой руки начал прощупывать живот, а другой рукой придерживал ему голову и, похоже, массировал затылок. Вдруг он перевернул его на бок, лицом к нам, и парня чем-то вырвало. Эвасио, который чуть не плача, нервно теребил шляпу, не выдержал и хотел было подойти. Но в этот момент Мусью поднял голову и строго взглянул на него. Старик так и замер на месте и простоял неподвижно примерно четверть часа, пока Мусью осматривал Рамонсито. Затем он снова перевернул больного лицом вверх и жестом подозвал нас. Мусью встал, стряхнул с брюк пыль и сказал, вернее, приказал:
- Несите его в мой дом. И можете не торопиться: уже нет никакой спешки.
Только сейчас мы заметили, что находимся у подножья холма Тернеро, прямо у начала дороги наверх. Мусью пошёл впереди, а дядя и Эвасио снова понесли носилки. Вы не поверите, но больному стало лучше. Он больше не дёргался, его больше не рвало, и даже лицо его, вроде как, порозовело. Честно говоря, я думал, что Рамонсито уже вылечили.
Я, конечно,опять увязался за ними – когда ещё представится случай побывать в доме Мусью и поглядеть, что там внутри. Наконец мы дошли до ограды, и я обратил внимание, что Мусью, прежде, чем пропустить нас через проход, как будто ненароком, дотронулся до левого столба. Мы поднялись по ступенькам на террасу. Дверь в дом была закрыта; Мусью распахнул её и сказал:
- Проходите и положите его на стол.
Я во все глаза разглядывал комнату, похожую на гостиную и столовую одновременно: в ней стоял стол - скорее длинный, чем широкий - и четыре стула. И это была вся обстановка. Стены были голые: ни картины какой-нибудь, ничего; в глубине комнаты виднелась она дверца и ещё одна на стене слева - обе были закрыты. Вверху не видно было ни балок, ни перекрытий, так как их скрывал потолок. Это сейчас так повсюду делают, а тогда было необычно. Я был разочарован, так как ожидал увидеть что-то необыкновенное. Наверняка там что-то такое было, но только за теми закрытыми дверями.
- Вы подождите на террасе, – сказал Мусью взрослым. - А мальчик пусть останется, он мне поможет.
Я с важным видом посмотрел на Эвасио и на дядю. Они, не говоря ни слова, вышли, и дверь сама бесшумно за ними закрылась.
- Сними с него башмаки, – сказал мне Мусью, а сам склонился над Рамонсито и приподнял пальцем ему веко.
Сейчас, когда я мог рассмотреть его вблизи, его лицо показалось мне каким-то неживым, как будто сделанным из воска. Мусью всё делал очень точно и чётко – никаких лишних движений.
Он вышел в комнату справа, но так быстро закрыл за собой дверь, что я не успел заметить, что там внутри. Я снял с больного ботинки и поставил их на пол. И тут я заметил кое-что интересное: пол с виду был вроде как деревянный, но, бьюсь об заклад, это было не дерево. Доски – или что там было вместо них – были слишком уж плотно подогнаны друг к другу. Цвет, блеск – всё вроде как у дерева, но всё же это было не дерево – чересчур уж всё было ровненьким и гладеньким, - хотя, действительно, очень похоже. Такая же история и со стенами.
Мусью вернулся с небольшой чёрной штуковиной, по размеру - как коробка сигар. На ней были какие-то буковки и квадратики – синие, зелёные и красные. Читать я тогда не умел, но буквы знал, потому что Лейба меня немного учил. Так вот, клянусь, на той коробке не было ни одной знакомой буквы. А ещё из этой коробки торчали два длинных провода. Один он дал мне; у него на конце была такая круглая и плоская бляшка, похожая на большую монету. Другой провод – у него на конце была толстая трубочка, похожая на сигару, но покороче, – держал Мусью.
- Возьми этот конец и прижми его к подошве левой ноги, но не дотрагивайся до круглой части.
- Вот так, Мусью?
- Да, хорошо, – сказал он, затем приподнял Рамонсито голову и подложил ему под затылок трубочку.
Он взял коробку в руки, нажал какую-то кнопку, и квадратики замигали. Затем повернул немного какую-то ручку, и Рамонсито вздрогнул. Я подумал, что у него снова начался припадок, но Мусью сказал:
- Не бойся, всё нормально.
Какое-то время он внимательно смотрел на мигающие квадратики; они становились всё ярче. Рамонсито при этом дрожал, как продрогший цыплёнок. Когда Мусью решил, что уже хватит, он снова нажал какую-то кнопку и огоньки мало-помалу погасли.
- Ну, вот и всё, – сказал Мусью.
Он собрал все проводки, взял свой прибор, снова вошёл в ту же комнату и сразу же вернулся.
- Скажи им, чтобы вошли.
Когда Эвасио и дядя вошли, Рамонсито приоткрыл глаза. Ему помогли сесть, так как он был ещё очень слаб.
- Пусть встаёт и идёт сам. И не бойтесь, это больше не повторится. Два часа не давайте ему есть, а потом пусть ест всё, что захочет.
Эвасио не мог вымолвить ни слова, он смотрел то на сына, то на Мусью, как будто не веря своим глазам.
- Мусью… я…
- Не надо, вам не за что меня благодарить. Отведите парня домой, мать, наверное, с ума сходит. И не плачьте, радоваться надо.
Но Эвасио не мог сдержать слёз и разрыдался, как ребёнок, потому что каким бы твёрдым ни было сердце мужчины, бывают моменты, когда и оно растаивает, словно масло на солнце.
Мусью проводил нас до выхода и там, перед тем, как выпустить, снова дотронулся до того же столба. Эвасио и Фико помогали Рамонсито, так как тот был ещё слаб. Уже на выходе Эвасио остановился и протянул Мусью руку. Но тот как будто этого не заметил, или сделал вид, что не заметил.
- Спасибо, Мусью, большое спасибо, - снова стал благодарить Эвасио. - Если я когда-нибудь вам понадоблюсь, вы только скажите, я всё для вас сделаю.
Мусью улыбнулся и кивнул, а мы медленно начали спускаться в сторону дома.
Надо ли говорить, как все были рады?

(продолжение следует)

[Wladimir]

Примечания переводчика

11) в двадцати варах – примерно в 17 метрах.

[Wladimir]

Сегодня ночью приснился Мусью. Сказал, что внимательно следит за переводом и предупредил, что не потерпит искажения своих слов. Говорил по-русски, но как-то странно – никогда раньше я не слышал, чтобы так говорили. Наверное, французский акцент. Я почему-то ответил: “Yes, Musiú.”
Даже не предполагал, что умею говорить по-английски.

[Wladimir]

F. Mond
Musiú Larx
Parte 7

--Esa noche vino Leyva y se reunió con tío Fico. Me llamaron al portal y tuve que contarles todo lo que vi hacer Musiú. Luego, el tío le comentó a Leyva, hablando bajito, como si fuera un secreto:
--Leyva, la casa de Musiú no es de madera; es algo que se le parece mucho, pero no es madera. ¿Y la cerca? Yo quisiera que la hubieras visto. Tú sabes que yo conozco de eso, ¡que el diablo me escupa la calva! Eso no es una cerca: los postes no son de madera ni los alambres están clavados; me fijé bien y los alambres los atraviesan de un lado al otro. Esa cerca no es cerca. ¿Y la talanquera? ¿Por qué no la ha puesto, a ver?
--Bueno, Fico, ahora yo me digo y me pregunto: si la madera no es madera, la cerca no es cerca, la casa nada más que parece una casa y, por otro lado, resulta que Musiú revivió a Ramoncito cuando éste parecía que ya se iba a morir..., entonces ¿qué es Musiú? ¿Quién es? Vive solo allá arriba, apenas habla, no parece tener interés en nada... No sé, Fico, pero eso está muy raro. Yo nunca había visto una gente tan extraña.
Así se pasaron como una hora, divagando, sin poder llegar a una conclusión, o mejor dicho, acabaron por creer que Musiú era un espiritista famoso en su tierra y que por alguna razón había salido huyendo de allá y vino a parar aquí, donde sería difícil que lo entraran.

--El caso de Ramoncito corrió por toda la sitiería como candela en paja seca; poco a poco, el curandero de Biajacas fue perdiendo la clientela. Porque Musiú sí curaba bien, además, no cobraba nada, sino que le decía a la gente que le traía laguna gallina o viandas, que se las llevaran a fulano o a mengano, que él sabía que aquellos sí las necesitaban.

--Fue pasando aquel año y entró el 96. Llegó Weyler en febrero y abril vino la orden de reconcentración. Todo el mundo tenía que irse para Mataguá. Hombres, mujeres y niños tuvimos que abandonar el bohío, obligados por la tropa española, para que de esa forma no se pudiera ayudar a los mambíes.

--Aquél fue un año triste, murió mucha gente, entre ellas mi madre; la cogió la epidemia a los pocos días de llegar al pueblo y se la llevó sin poder darle un remedio. Si Musiú hubiera estado allí..., pero ya se había ido... O se había muerto, eso nadie lo supo.
Me acuerdo que el día antes ataba yo, muy de mañana, buscando un poco de leña para el fogón, cuando se aparecieron siete soldados, de los que llamaban "quintos", y el jefe de ellos nos leyó el bando. Decía, entre otras cosas, que recogiéramos los matules y fuéramos para Mataguá. Si al mediodía nos encontraban allí, nos iban a fusilar a todos. Enseguida mi madre dispuso que nos lleváramos algunas cosas y nos fuimos andando al poco rato. Por el camino nos encontramos con la familia de Evasio y nos unimos a ellos. Llegamos al pueblo en un par de horas y tuvimos la suerte de alojarnos en casa de una cuñada de tío Fico, quien también acababa de llegar.
Hubo alguna gente que prefirió irse para el monte, pero nosotros no pudimos hacerlo; figúrese, mi madre, dos hermanas y yo, que era un niño...

--Pero al que no pudieron llevarse fue a Musiú.

[Wladimir]

Ф. Монд
Мусью Ларкс
Часть 7

- Той ночью к нам пришёл Лейба и долго толковал о чём-то с дядей Фико на террасе. Потом они позвали меня, и мне пришлось рассказать всё, что я видел, когда Мусью лечил Рамонсито. После этого дядя тихонько, словно это был большой секрет, сказал Лейбе:
- Послушай, что же получается? Дом Мусью - не из дерева: он только похож на деревянный, но это не дерево. А ограда? Ты бы её видел! Ты же знаешь, я в этом кое-что смыслю. Разрази меня гром, но это не ограда! Колья – не деревянные, и я заметил, проволока к ним не прибита, – она проходят сквозь них. Нет, эта ограда – не ограда! А ворота? Почему он так их и не поставил, а?
- Знаешь Фико я вот думаю: если эти доски – не доски, ограда – не ограда, дом – только похож на дом, а с другой стороны он Рамонсито с того света вытащил… Тогда кто же он – этот Мусью, а? Кто он? Живёт один на вершине холма, ни с кем не общается, ничем не занимается… Не знаю Фико, но чудно всё это. Никогда не встречал такого странного типа.
Так они толковали около часа, но ни к чему не пришли. Вернее, решили, что Мусью, видимо, знаменитый в своих краях колдун, но почему-то вынужден был бежать оттуда и теперь скрывается у нас тут, в глубинке.

- Тем временем слухи о чудесном исцелении Рамонсито разлетелись по округе, как огонь по сухой соломе, и постепенно знахарь из Бьяхакаса растерял всех своих клиентов. Потому что Мусью и лечил отменно, и вдобавок ничего не брал за это, а тем, кто приносил ему курицу или вьянду (12), говорил, чтобы отдали всё это беднякам и даже говорил, кому именно, так как знал, кто больше всех нуждается.

- Прошёл тот – 1895 год, и наступил 1896-ой. В феврале прибыл Вейлер (13), а в апреле пришёл приказ о переселении (14). Все жители нашего посёлка должны были переселяться в Матагуа (15). Мужчины, женщины и дети - все мы должны были по приказу испанских властей оставить свои хижины, чтобы не могли помогать мамби (16).

- То был печальный год: умерло много народу, среди них и моя матушка. Как только мы перебрались в Матагуа, в городе началась эпидемия; поделать ничего было нельзя – лекарств никаких не было - и через несколько дней матушка моя скончалась. Эх, если бы там был Мусью… Но он к тому времени уже уехал… или погиб… - это так и осталось тайной.

- Помню, как накануне тех событий я рано утром собрался за хворостом, и тут появились шестеро солдат - мы их называли “кинтос”(17), - и их командир зачитал нам приказ. В нём среди прочего говорилось, чтобы мы быстро собирали свои манатки и отправлялись в Матагуа. И если до полудня мы отсюда не уберёмся, нас всех расстреляют. Матушка сразу собрала самое необходимое, и мы, не мешкая, отправились в путь. Вскоре мы нагнали семейство Эвасио и дальше пошли вместе. Через пару часов мы уже были в городе. К счастью, в нём жила невестка дяди Фико, который тоже только-что прибыл. У неё мы все и разместились. Некоторые из прибывших решили сразу уйти в горы, но мы не могли так сделать. Представьте: моя матушка, две сестры и я - совсем ребёнок…

- Единственного, кого так и не смогли сдвинуть с места, так это Мусью.

(окончание следует)

[Wladimir]

Примечания переводчика

12) вьянда (vianda) – кубинское блюдо из отварных или жареных овощей и фруктов.

13) Вейлер (Weyler) – Валериано Вейлер-и-Николау, маркиз Тенерифе (исп. Valeriano Weyler y Nicolau) — испанский генерал и политический деятель. Сын поселившегося в Испании немца Вейлера и испанки Николау. Отличился при усмирении нескольких восстаний на Вест-Индских островах. В 1895 году был назначен командующим войсками в Кубе, но, несмотря на всю свою жестокость, не смог подавить восстание, и в 1897 году отозван.

14) приказ о переселении (la orden de reconcentración) – Вейлер издал приказ, согласно которому все сельское население насильственно переселялось в города, чтобы лишить Освободительную армию продовольственной базы.

15) Матагуа (Mataguá) – город на территории нынешней провинции Вилья-Клара (Villa Clara) в центральной части Кубе. Между прочим, в этом городе родился и живёт в данное время автор рассказа Феликс Мондехар (F. Mond).

16) мамби (mambí) - повстанец, выступавший в XIX веке за независимость против господства Испании на Кубе.

17) кинтос (quintos) – солдаты, мобилизованные по призыву. Когда-то в Испании забирали в армию каждого пятого (quinto – кинто - пятый).



Провинции западной и центральной частей Кубы и среди них - Вилья-Клара (светло-зелёная)



Город Матагуа в провинции Вилья-Клара



Кубинские повстанцы мамби.

[Wladimir]

F. Mond
Musiú Larx
Parte 8

--Oiga, dicen que más de cincuenta soldados murieron esa noche. Todo se supo al otro día por boca de uno de los "quintos" que había estado esa mañana en mi casa. Éste salió vivo porque parece que era medio cobardón y se quedó rezagado cuando le pusieron cerco a la loma del Ternero.

--Según contó el galleguito, después que levaron la orden a mi casa, se encaminaron a la loma para hacer lo mismo con el que vivía allí. Ellos, como eran de las tropas recién legadas, no conocían a nadie de los alrededores, así que, subieron de uno en fondo con su jefe delante; llegaron a la entrada y éste se detuvo. Allá se veía la figura de Musiú: alto, con los brazos cruzados sobre el pecho, muy serio, el sombrero alón casi hasta las cejas, parado en el portal como si los estuviera esperando. Dijo el "quinto" que más de una vez le pareció que el sargento hizo como si quisiera pasar, pero se aguantaba. A él se le erizaron los pelos del cogote y notó algo raro en el ambiente. Al fin, el sargento, alzando un poco la voz, decidió leer el bando desde donde estaba. Cuando terminó, Musiú seguía igualito. Pasó como un minuto y entonces contestó casi sin mover los labios, pero su respuesta les llegó clarita.
--No me voy hasta la media noche.
No dijo nada más.
--Piense bien lo que hace, esto es una orden y hay que cumplirla o tendremos que fusilarlo ahí mismo --gritó el sargento.
--He dicho que no me iré hasta la media noche.
El español no quiso discutir más: mandó formar a sus hombres, cargar las tercerolas y apuntar.
--Por última vez, le digo que o abandona la casa inmediatamente o mando hacer fuego -se apartó a un lado y siete fusiles encentraron la figura de Musiú en sus mirillas.
--Haga lo que quiera.
--¡Fuego! -gritó el peninsular.
Oiga, una descarga cerrada a cinco o seis cordeles es capaz de despedazar hasta a un buey. Pues dijo el "quinto" que Musiú ni pestañeó, que no sabe dónde fueron a parar las balas porque no llegaron a rozar el portal ni se vio impacto alguno en toda la fachada.
El sargento volvió a dar las mismas órdenes, creyendo que el problema estaba en la mala puntería de sus tiradores, pero al cabo de diez descargas, ya nadie atinaba a lo que hacía. Él mismo sacó su vizcaíno y disparó hasta que se le acabaron los tiros. Todo fue inútil.
Después regresó con su gente a la jefatura para informar a su superior de lo que había sucedido. El capitán le dijo hasta alma mía y no quiso creerlo. Luego habló con los soldados, pero como todos coincidieron en la historia, ahí mismo se puso serio como una tusa. Se dirigió a su ayudante y le dijo:
--Vamos a esperar que regresen los hombres que están de patrulla reconcentrando campesinos. A las nueve de la noche, mande formar a todo el mundo y deles ración doble de municiones, hay que cercar la loma. Si ese hombre, sea quien sea, no baja a las doce en punto, atacaremos y ya veremos si uno solo puede contra doscientos.
El "quinto", que ya sabía cómo eran de extrañas las cosas por allá arriba, se hizo el enfermo para que lo situaran en la retaguardia; así y todo, él procuró retrasarse lo que pudo diciendo que tenía diarreas, y como llegó último, lo mandaron a un lugar distante a cuidar los caballos de la tropa.
Cercaron la loma. El capitán, con cincuenta hombres bien armados, subió hasta la entrada. Dice el "quinto" que desde donde él estaba oyó al militar, a eso de la media noche, gritarle a Musiú para que saliera, pero todo seguía silencioso y la casa oscura, como si no hubiera un alma en ella.

--En Mataguá ya se sabía los del cerco. La guarnición se mantenía en zafarrancho de combate, preparada para lo que pudiera suceder. La gente del pueblo y los guajiros allí concentrados también estábamos pendientes, esperando para ver cómo terminaba aquello; nadie se acostó y todos los ojos estaban fijos en la silueta de la loma, que se veía como a media legua. Tío Fico miró su reloj y dijo:
--Las doce.
No había acabado de hablar, cuando un fogonazo blanco envolvió el tope de la loma; por un momento, pareció como que el mismo sol había estallado allá arriba. Inmediatamente la tierra tembló y una ola de viento como de ciclón sacudió cuanto había en los alrededores. Vi salir disparado un punto que brillaba como un lucero, recto hacia el cielo, haciéndose cada vez más chico, hasta que se confundió con las estrellas.
Del capitán español y sus hombres no se encontró ni el rastro. Algunos de los que estaban el pie de la loma murieron reventados por la explosión y todo aquel que vio el fogonazo de cerca, se quedó ciego para el resto de su vida. En fin, al "quinto" no le pasó nada porque, en cuanto vio aquella luz, se tiró de cabeza detrás de un brocal y por poco abre otro pozo con las uñas.

--Toda la madrugada hubo trajín en el pueblo con los heridos y los muertos. Hasta alguno hubo que se murió del susto. La cima de la loma estuvo reverberando y echando humo, como si fuera un volcán, durante tres días. La gente le cogió mucho respeto al lugar y nadie se atrevió a subir en varios meses.

--Diego levantó las cejas, calló y se quedó mirándome muy serio. Luego dijo:
--Yo no sé lo que usted pensará de todo esto, pero antes de ponerlo en duda, tenga en cuenta que este viejo de ochenta y seis años no le va a decir una mentira nadie, y menos a usted, que lleva quince años casado con mi nieta y que ha estudiado en la Universidad.
Hice un gesto negativo con la cabeza. Él prosiguió:
--Usted mismo subió y anduvo toda esta mañana caminando por allá arriba; ya no queda ni rastro de lo que allí había, solamente la piedra pelada, donde nunca ha vuelto a crecer ni la yerba mala. Ahora dígame, aparte de los pedazos de piedra que se lleva en ese saco, ¿encontró algo más?
--Sí, respondí pensativo, mirando los ojos cansados del viejo Diego Morales--. Encontré un alto índice de radioactividad.

[Wladimir]

Еще одно, последнее сказанье...


Ф. Монд
Мусью Ларкс
Часть 8

- Послушайте, говорят, в ту ночь погибло больше пятидесяти солдат. Подробности мы узнали от одного из тех “кинтос”, что приходили к нам утром. Он уцелел, потому что был, похоже, трусоват и держался сзади, когда они окружили холм Тернеро.

- Как рассказывал тот парень, зачитав нам приказ, они поднялись на холм, чтобы объявить его и хозяину дома на вершине. Так как они были из недавно прибывшей части, то никого в округе не знали. Поднявшись гуськом вслед за своим командиром, они подошли к входу и там остановились. Там уже стоял, скрестив руки на груди и, как будто поджидая их, Мусью - высокий, очень серьёзный, в шляпе, надвинутой на глаза. “Кинто” говорил, что несколько раз сержант как будто хотел пройти дальше, но всякий раз что-то его удерживало. А у него самого волосы вдруг дыбом встали, и ему стало как-то не по себе. В конце концов, сержант решил зачитать приказ с того места, где стоял. Когда он закончил, Мусью даже не шевельнулся. Прошло около минуты, прежде, чем он ответил. Говорил он, почти не шевеля губами, но все хорошо расслышали, что он сказал:
- Я не уйду раньше полуночи.
И больше ничего не сказал.
- Хорошенько подумайте, что вы делаете. Это приказ, и его надо выполнять, иначе нам придётся прямо здесь расстрелять вас, - закричал сержант.
- Я уже сказал, что не уйду раньше полуночи.
Испанец не стал больше спорить и приказал своим людям построиться, зарядить карабины и прицелиться.
- В последний раз говорю вам, немедленно покиньте дом или я прикажу стрелять, – он отошёл в сторону и семь стволов нацелились на фигуру Мусью.
- Делайте, что хотите.
- Огонь! – закричал испанец.
Послушайте, залп с расстояния пяти или шести корделей (19) и вола в клочья разнесет. Но “кинто” сказал, что Мусью даже глазом не моргнул, и что он не знает, куда угодили пули, потому что на фасаде никаких следов не осталось. Сержант снова и снова командовал “Огонь!”, думая, что солдаты плохо целятся, но после десятого залпа никто уже и не пытался целиться. Тогда он сам достал своего “бискайца” (20) и палил, пока не кончились патроны. Но всё без толку.

Затем сержант со своими людьми направился в комендатуру и доложил начальству о том, что произошло. Капитан не поверил ни единому его слову и только наорал на него. Но поговорив с солдатами, которые все как один говорили одно и то же, он помрачнел и задумался. Затем сказал адъютанту:
- Подождём, пока вернутся патрули, которые занимаются переселением. В девять вечера прикажите всем построиться и выдайте двойной запас патронов. Мы возьмём холм в кольцо и, если этот человек - кем бы он ни был - не спустится ровно в двенадцать, будем атаковать, а там посмотрим, сможет ли один противостоять двум сотням.
Наш “кинто”, который уже смекнул, что там наверху творится что-то неладное, сказался больным – мол, у него понос приключился, - и его оставили в тылу караулить лошадей. Холм был взят в кольцо. Капитан с пятьюдесятью хорошо вооружённых солдат поднялся до самого входа на участок Мусью. “Кинто” сказал, что оттуда, где он был, он расслышал, как примерно в двенадцать капитан крикнул Мусью, чтобы тот выходил, но в доме, погружённом во мрак, было тихо; казалось, там не было ни души. В Матагуа уже все знали о событиях на холме. Гарнизон подняли по тревоге, и он был в полной боевой готовности. И местные жители, и крестьяне-переселенцы с тревогой ждали, чем всё это кончится. Никто не ложился спать, и все смотрели в сторону холма, который был примерно в полу-лиге от города.
Дядя Фико посмотрел на часы и сказал:
- Двенадцать.
Не успел он это сказать, как белая вспышка обволокла верхушку холма; на мгновение показалось, что там наверху вспыхнуло солнце. Земля вокруг задрожала, и сильнейший порыв ветра пронёсся, сметая всё на своём пути. Я увидел, как какая-то точка, светящаяся в ночи как светлячок, стремительно устремилась в небо и, становясь всё меньше и меньше, растворилась среди звёзд.

От капитана и его солдат и мокрого места не осталось. Некоторые из тех, что находились у подножья холма, тоже погибли, разорванные взрывом, и все, кто видел вспышку вблизи, ослепли. Наш “кинто” легко отделался, потому что, как только увидел вспышку, упал ничком за колодезным срубом и со страху чуть не вырыл руками новый колодец.

-Всю оставшуюся ночь и утро в городке была суматоха: туда свозили раненных и погибших. Говорят, некоторые умерли просто от страха. Вершина холма ещё три дня светилась странным светом, и над ней клубился дым - как над вулканом. Несколько месяцев никто не решался подниматься на холм, да и вообще все старались обходить его стороной.

Диего замолчал и серьёзно посмотрел на меня. Затем сказал:
- Не знаю, что вы обо всём этом думаете; может, сомневаетесь: мол, не присочинил ли старик чего. Так я вам скажу: стар я уже в свои восемьдесят шесть лет, чтобы врать. И тем более вам – человеку учёному, университет окончившему, да ещё пятнадцать лет, как женатому на моей внучке.
Я протестующе замотал головой.
- Вот вы сами поднимались туда и всё утро там всё осматривали, - продолжал старик. – Конечно, сейчас там и следа не осталось от того, что было раньше: только голые камни; там теперь даже бурьян не растёт. Скажите, кроме камней, что вы насобирали и принесли в мешке, нашли вы там ещё что-нибудь?
- Нашёл, - задумчиво ответил я, глядя в усталые глаза старого Диего Моралеса. - Высокий уровень радиации.

Тут и сказочки конец,
Кто прочёл – тот молодец!

[Wladimir]

Примечания переводчика

18) примерно в полу-лиге (media legua) – примерно 2,75 км; лига (legua) - мера длины, равная 5,5 км.

19) пяти или шести корделей – примерно 8 - 10 метров.

20) бискаец (vizcaíno) – марка револьвера, бывшая на вооружении в те годы в армии Испании.

[Valer'janka]

Вот так подарок к выходным! Спасибо.

[Wladimir]

Вот так подарок к выходным! Спасибо.

И Вам спасибо за внимание.


И в качестве бонуса - Ibrahim Ferrer "Dos Gardenias"
("Buena Vista Social Club", Cuba).

https://www.youtube.com/watch?v=Wmfa2XznVic

[Wladimir]

Valer'janka, Mouse:
Так вы прочитали историю про Мусью?