Wladimir » Вт фев 18, 2014 11:11
Мой перевод.
Марио Бенедетти
Беатрис (Это огромное слово “свобода”)
“Свобода” – это огромное слово. Например, когда заканчиваются уроки, говорят, что ты свободна. Пока ты свободна, ты гуляешь, играешь и тебе не надо учиться. Говорят, что страна свободна, когда любая женщина и любой мужчина делают все, что им захочется. Но даже в свободных странах есть вещи, которые совсем нельзя делать. Например, убивать. Да, конечно, можно убивать комаров и тараканов, а еще коров, чтобы жарить чурраскос. Или, например, запрещено воровать, хотя оставить себе иногда немного сдачи, когда Грасиела (это моя мама) посылает тебя что-нибудь купить, - не считается. Еще, например, нельзя опаздывать в школу, а если опоздаешь, то надо написать объяснительную записку, вернее, это Грасиела должна ее написать. Так учительница говорит - объяснительную.
Свобода много чего означает. Например, если ты не заключенная, говорят, что ты на свободе. Но вот мой папа заключённый и, однако, он в “Свободе”, потому что так называется тюрьма, где он сидит уже много лет. Дядя Роландо называет это “какой сарказм”. Однажды я рассказала моей подруге Анхелике, что тюрьма, где сидит мой папа, называется “Свобода”, и что дядя Роландо сказал, что это сарказм, так ей так понравилось это слово, что когда ее крестный подарил ей щенка, то она назвала его Сарказмом.
Мой папа заключенный, но не потому, что он убил, украл или опоздал в школу. Грасиела говорит, что папа в “Свободе”, то есть в тюрьме, из-за своих идей. Похоже, мой папа был знаменит своими идеями. У меня тоже иногда бывают идеи, но я пока не знаменитая. Поэтому я не в ”Свободе”, а на свободе.
Если бы я была заключенной, то мне хотелось бы, чтобы две мои куклы, Тоти и Моника тоже были бы политическими заключенными. Потому что мне очень нравится засыпать в обнимку с ними, по крайней мере, с Тоти. С Моникой не очень, потому что она ворчунья. Но я никогда ее не бью, специально, чтобы подать хороший пример Грасиеле. Она редко меня бьет, но когда она это делает, мне очень хочется иметь много-много свободы. Когда она меня бьет или ругает, я говорю про нее “она”, потому что ей не нравится, когда я ее так называю. Конечно, я должна быть очень сумасшедшей, чтобы называть ее “она”. Если, например, приходит мой дедушка и спрашивает меня, где мама, и я отвечаю ему, что она на кухне, то все уже знают, что я сейчас сумасшедшая, потому что, если я не сумасшедшая, то говорю только, что Грасиела на кухне. Мой дедушка всегда говорит, что я получилась самой сумасшедшей в семье и я очень довольна, когда это слышу. Грасиеле еще не очень нравится, когда я называю ее Грасиелой, но я называю ее так, потому что это очень красивое имя. И только когда я ее очень сильно люблю, когда я ее обожаю, и целую, и крепко обнимаю, а она говорит мне “ах, девочка моя, не сжимай меня так”, вот тогда, я называю ее мамочкой и мамулечкой. И от этого Грасиела становится очень доброй, нежной-нежной и гладит меня по голове. А разве стала бы она так делать, и было бы нам так приятно, если бы я говорила бы ей “мамочка” и “мамулечка” просто так?
То есть свобода – это огромное слово. Грасиела говорит, что быть политическим заключенным, как мой папа, совсем не стыдно. Этим почти можно гордиться. Почему почти? Это или стыдно или этим можно гордиться. Вот ей понравилось бы, если бы я сказала, что это почти стыдно? Я горжусь (а не почти горжусь) моим папой, потому что у него было много-много самых разных идей и его из-за них посадили в тюрьму. Я думаю, что у него и дальше будут идеи, потрясающие идеи, но только он почти наверняка про них никому не расcкажет, потому что, когда он выйдет из “Свободы”, чтобы жить на свободе, его снова могут посадить в “Свободу”. Вот видите, какое это огромное слово?
Чурраскос – (Аргентина, Уругвай ) мясо, жаренное на углях.