Владимир Бабков
25 мин. ·
Пост для переводчиков и интересующихся.
Есть у нас в Литинституте такой проект - называется "От текста к контексту." Честно говоря, я сам не очень понимаю, что это значит, но суть вот в чем: раз в месяц мы, преподы, обсуждаем какую-нибудь переводческую проблему, и эти обсуждения размещаются у нас на сайте (ссылку дам в комменте). Для примера вывешу здесь (в сокращенном виде) свое виртуальное выступление по теме, которая будет обсуждаться следующей (ее, кстати, предложили извне - значит, у кого-то возникла практическая надобность). Любопытно, опять же, и другие мнения послушать - а мнения моих коллег появятся на сайте института, наверное, уже в этом месяце.
Ругательства в переводном тексте
Переводить ругань, в первую очередь нецензурщину, «адекватно» по силе мешают два обстоятельства (я говорю только о переводе с английского на русский, а в других языковых парах ситуация может быть и другой). Рассмотрим их по очереди.
1) У нас своя, «отсталая» в этом смысле литературная традиция. Мы до сих пор так толком и не привыкли к крепким, особенно матерным, выражениям на бумаге. Увидев в книге слова, которые обычно пишут на заборе и стенах лифтов, кто-то впадает в восторг, кто-то в ужас и негодование, а кто-то просто воздает должное смелости и новаторским амбициям автора, стараясь при этом сохранять спокойствие и внутренне поздравляя себя за проявленную широту взглядов, если ему или ей это удается. Во всех трех случаях ругань притягивает к себе излишнее читательское внимание, что, как правило, влияет на общее восприятие художественного текста не лучшим образом. Зарубежные же писатели, а следом за ними и читатели, уже успели избавиться от аналогичных комплексов. Произошло это, кстати, не так уж давно. Еще каких-нибудь сто лет назад слово damn, это кошмарное four-letter word, американцы печатать стеснялись; они писали d––n, и чем длиннее была черта посередине, тем крепче выглядело словцо. Но у каждой эпохи свои запреты: теперь даже f-word в книгах уже никого не удивляет, зато не дай бог употребить грозящее автору немедленным линчеванием n-word.
Нам здесь, как и во многом другом, остается догонять ушедших вперед западных партнеров. А для успешности этой погони и борьбы за превращение непечатного слова в печатное – иначе говоря, за свободу всякого слова не только an sich, но и fűr uns, – необходимо, чтобы у нас в достаточном количестве появились по-настоящему хорошие писатели, использующие в своих произведениях обсценную лексику не ради дешевого эффекта, а более оправданно, в серьезных художественных целях. Произойдет ли это (наверное, да) и когда именно, покажет будущее.
2) Слишком крепкая, а следственно, родная для нашего уха ругань нарушает негласный уговор между переводчиком и читателем, своего рода театральное suspension of disbelief (термин Кольриджа): читатель обещает верить в то, что персонажи книги, какие-нибудь калифорнийцы Джо, Билл и Мэри, говорят и думают по-русски, а переводчик, со своей стороны, обязуется всеми силами создавать и поддерживать эту иллюзию правдоподобия. Если же кто-нибудь из героев вдруг заговорит на родном для нас языке чересчур красочно, читатель перестанет верить в реальность происходящего и весь труд переводчика по созданию нужной параллельной реальности пойдет насмарку. И хорошо еще, если этот герой – «обычный» американец или англичанин, поскольку представить себе отчаянно матерящегося китайца нам почему-то еще труднее. Конечно, я веду речь в основном о литературе мейнстрима; в маргинальных жанрах действуют свои законы и система условностей немного иная, но эти жанры все же не представляют первостепенного интереса.
Таким образом, брань при переводе чаще всего приходится смягчать. Слава богу, в русском языке полно всем понятных эвфемизмов и недомолвок, за счет которых удается практически ничего не потерять по части художественной выразительности. Разумеется, со всякими «ёж твою двадцать» и «ёханый бабай» надо быть поосторожнее: едва ли кто-нибудь поверит в то, что такое можно услышать от иностранца, не прошедшего основательный курс обучения в наших университетах. Но для того, чтобы воспроизвести в переводе стандартные английские ругательства, нередко оказывается достаточно вполне умеренного «мать твою (так)», «да пошел ты!» или даже простого «отвали». Ну а если возникает нужда выразиться покрепче, можно накрутить и чего-нибудь похитрее, если не семи-, то хотя бы трех- или четырехэтажного (грубость высказывания нередко с успехом заменяется его витиеватостью). Здесь, как и во многом другом, все зависит от переводчика – от его или ее такта и чувства меры и богатства его или ее фантазии.
***
И все таки принимать решение об использовании в переводе крепких словечек нужно каждый раз заново, с учетом всех особенностей конкретной ситуации, и эту ответственность с переводчика не снимет никто – ни государственные органы, ни общественное мнение.