Поскольку слова исходного текста не могли служить достаточной подсказкой во время составления перевода, я руководствовался вдобавок следующей картиной, тоже участвовавшей в подсказывании слов. Персонаж и рассказчик — это человек, искавший гармонической истины и не знавший, где найти её; отчаяние, дурной советчик, привело его к наркомании, он пристрастился к опиуму. Он вообразил себе, что в живом мире нет даже обрывка истины, совсем ничего. Потому он захотел обратиться к миру, не спутанному ограничениями жизни; ограничениями, может быть, в большей части воображаемыми самим персонажем. Это был мир свободно плавающего, безвольного сна. Рассказчик не мог долго оставаться в состоянии полурешимости, но не мог вполне и признаться себе, что означает на деле его решимость, к чему она приводит; то в духовном плане, а в физическом плане он, наконец, умер от увлечения наркотиками. Смысл предложенной картины текста состоит, прежде всего, не в догадке, что Лавкрафт в действительности хотел написать, а в том, что без неё или какой-нибудь подобной картины текста нет никакой возможности или надежды написать что-либо осмысленное; слова исходного текста, как я уже упоминал, не предлагают достаточного руководства. Эта картина текста убедила меня, что в описание случившегося не должно попасть ни капли восхищения, потому что эта история грустная, а не весёлая. Рассказчик ничего не достиг и ничего не мог достигнуть, двигаясь по своему пути; он отринул жизненные заблуждения, спутывавшие его, но отринул их вместе с самой жизнью. Следовательно, описание ведомых персонажу картин должно передавать уважение к ним, но никак не восхищение ими: элементы этих картин чем-то гармоничны и через это хороши, но сами картины не приводят в восторг человека. На самом деле попытка выразить восхищение перед этими картинами вела бы к противоречию: наблюдаемые картины являются восхитительными, потому что описаны таковыми, и они не являются восхитительными, потому что, когда они достигнуты, наблюдателя не оставляет болезненное желание искать в них чего-то ещё, так как сами по себе они и неубедительны, и слишком дремотны, пассивны, замкнуты в себе. Проблема, собственно, не в том, что вышло бы противоречие (противоречие есть основа стремления к познанию), а в том, что это противоречие было бы — для меня, во всяком случае, — бесполезным и неестественным: оно для меня разрешается слишком просто в пользу одного из вариантов (второго) и не служит основанием, толчком для поиска гармоничных истин.
Очень много времени ушло на составление названной картины текста, подсказывавшей слова; сам текст писался где-то за час и при довольно обрывочном, непонятливом состоянии сознания. Вышло то, что вышло. Самое спорное, наверное, решение — полное избавление от беседок — было вызвано, я думаю, следующим. (Свои решения я анализирую сейчас, а тогда я только записывал, да в тот момент и не слишком хорошо соображал, а только руководствовался всем тем, что надумал ещё до того). В русском языке беседки не просто сделаны благодаря труду человека (это почти обязательно, как и в английском, я думаю), но и сделаны, как правило, из частей, сотворённых человеком: досок, стальных гвоздей, кирпичей и т. д. То есть подразумевается наличие некой культуры; а ведь именно от человеческой культуры рассказчик и убегает, именно она его и гнетёт. Получается противоречие, тоже бесплодное: беседки являются сотворёнными человеческой культурой, потому что они беседки, и не являются сотворёнными ею, потому что в мире, который рассказчик стал видеть, человеческой культуры не существует и, следственно, она не может ничего сотворить. Не могу знать, вызывается ли в читателе это противоречие английским текстом; может статься, что не вызывается, потому что Google Dictionary говорит:
define: arbour писал(а):a shady garden alcove with the sides and roof formed by trees or climbing plants trained over a framework.
В существование деревьев и ползучих растений, возникших помимо человеческой культуры, поверить намного легче, чем в существование деревянных досок, возникших помимо неё же. Русское слово этих древесных ассоциаций, по-моему, вовсе не предлагает, да и в нём самом нет намёка про деревья (фр. arbres).