Добрый вечер!
А я решила перевести фразу про графиню - наугад. Чувствуется, варианты будут самые разнообразные
Сегодня мы ждём к ужину итальянскую супружескую пару с ребёнком и наших соотечественников-писателей. Итальянская малышка, семи месяцев от роду, грызёт оливки и с аппетитом поглядывает на еду. Наши друзья удивлены всеми перипетиями восстановления нашего дома, безопасно удивлены, потому что их дома были отреставрированы прежде, чем исчезли рабочие, и прежде, чем упал доллар. Каждый знает удивительное количество информации о колодцах, септиках, водосточных жёлобах и обрезке веток на деревьях – доскональные технические знания, требуемые годами жизни под крышами старых причудливых фермерских домов. Мы трепещем перед их беглым итальянским, перед их бескрайними познаниями в области расшифровки телефонных счетов. И хотя я воображаю разговоры о тенденциях в итальянской литературе, об опере и сомнительных реставрациях, похоже, что наиболее охотно мы обсуждаем обрезку оливковых деревьев, жироуловители, проверку колодцев и починку ставень.
Наше меню: напитки,
bruschette, чесночный хлеб, с порезанными помидорами и базиликом,
crostini, гренки, с мясом в красном перечном соусе. Первое блюдо –
gnocchi, клёцки, – не просто обычные картофельные клёцки, а лёгкие gnocchi из манки (маленькие порции – это роскошно!), затем – телятина, жаренная с чесноком и картошкой, приправленная эстрагоном. Маленькие зеленые бобы, ещё твёрдые, тёплые, с фенхелем и оливками. Прямо перед их приходом я набрала огромную корзину салата. В начале лета я рассыпала вдоль клумбы два пакетика семян салатов разных видов, чтобы получилась кромка. Через неделю салат пророс, а через три – вышел за ограду. Теперь он повсюду. Странно пропалывать грядку и срывать зелень для обеда одновременно. Некоторые виды салата мне незнакомы; надеюсь, что мы не едим просто ростки календулы или штокрозы. Черешня, припущенная и охлажденная, привлекала к себе пчёл весь день. Одна из крошечных колибри, которую заманил, вероятно, насыщенный аромат сиропа из красного вина, совершила быстрый набег на кухню.
Когда они придут, будут мягкие медлительные тосканские сумерки, которые после аперитива плавно сменят цвет с прозрачно-золотого на вечерний голубой, а затем, ко второй смене блюда, сумерки перетекут в ночь. Темнеет тут быстро, как будто солнце одним движением кто-то затягивает за холм. Мы зажигаем свечи, по каменной стене и по столу суматошно мечутся тени. Для закадровой музыки включается великолепный хор лягушек. «
Molti anni fa, много лет назад», - начинают наши друзья. Благодаря их историям вокруг нас появляется Италия, которую мы знаем только по книгам и фильмам. «В шестидесятых… В семидесятых… Настоящий рай!» Вот почему они приходят и вот почему остаются. Им это нравится, но это упадок по сравнению с четырьмя арсеналами той сумасшедшей графини. «Какими оживлёнными были улицы Рима! А помнишь тот театр с покосившейся крышей? И как иногда вдруг начинался ливень?» Затем мы переключаемся на политику. Они знают всех. Мы все до смерти напуганы взрывами машин в Сицилии. Есть ли здесь мафия? Наши вопросы наивны. Фашистская направленность на последних выборах обеспокоила каждого. Может ли Италия вернуться к своему прошлому? Я рассказываю им об антикваре из Монте-Сан-Савино. Я увидела фотографию Муссолини над дверью его магазина, а он увидел, что я смотрю на неё. Он спросил с широкой улыбкой, знаю ли я, кто изображён на этой фотографии. Не подозревая, является ли фотография просто объектом для привлечения внимания, или же это предмет поклонения, я салютую, поднимая руку вверх. Он просто сошёл с ума, думая, что я одобряю. Вертелся вокруг меня, разглагольствуя о том, каким замечательным и храбрым человеком был иль Дуче, Вождь. Я пытаюсь выбраться из магазина со своими странными покупками – позолоченным распятием и дверцей для усыпальницы, – но теперь цены падают. Он приглашает меня назад, хочет познакомить со своей семьёй. Все советуют мне извлечь из этого максимальную выгоду.
Я чувствую, что сливаюсь с этой жизнью. Моя «настоящая жизнь» кажется очень отдалённой. Странно, что мы все здесь. Нам была дана одна страна, а мы устраиваемся в другой. «Они» звучит гораздо более радикально, чем «мы». Они выстраивают свои жизни в соответствии с
этим местом, а не с
тем. Бледные американцы, мы ощущаем себя здесь как дома. Мы бы могли просто остаться здесь, стать местными. Я бы отрастила волосы, учила детишек английскому, ездила на мотороллере «Vespa» в город за хлебом. Я представляю себе Эда на одном из этих крошечных тракторов, предназначенных специально для террас на холмах. Воображаю, как он организует маленький винный дворик. Или мы могли бы делать травяные чаи из мяты. Я смотрю на него, но он наливает вино. Я почти ощущаю, как наши чужеродные голоса – английские, французские, итальянские – распространяются вокруг дома, по долине. Звук переносится через холмы. (Нас зовут чужестранцами, но это звучит жутковато, больше как «чужие», - странное, страшное слово). Часто до нас доносятся отголоски вечеринок невидимых соседей вокруг нас. Мы изменили древний порядок этой стороны холма, где до нашего поселения сборщик налога, полицейский капитан и владелец газетного киоска (наши ближайшие соседи, хотя мы и нечасто их всех видим) слышали только итальянскую речь.
Большая Медведица, видимая чётко, как точечный рисунок, похоже, сейчас прольёт что-то из своего ковша прямо на макушку дома, а Млечный Путь, так прекрасно зовущийся на латыни «
via lactia», мчит свой свадебный кортеж, состоящий из отдельных звёздочек, прямо над нашими головами. Все лягушки разом замолчали, как будто кто-то на них шикнул. Эд принёс
vin santo, «святое вино», и тарелку
biscotti, печенья, которое он сам испёк утром. Теперь вокруг нас бескрайняя и тихая ночь. Луны нет. Мы говорим, говорим, говорим. И прервать нас могут только падающие звёзды.