Dinner tonight is for an Italian couple, their baby, and our compatriot writers. The Italian baby girl, at seven months, chews on piquant olives and looks longingly at the food. Our friends have been amused by our adventures in restoration, safely amused since their houses were restored before workmen disappeared and before the dollar dove. Each knows an astonishing amount about wells, septic systems, gutters, pruning – minute technical knowledge acquired by years under the roofs of quirky old farmhouses. We’re awed by their fluency with Italian, their endless knowledge of the intricacies of telephone bills. Though I imagine conversation about currents in Italian literature, opera, and controversial restorations, we seem to discuss most passionately olive pruning, grease traps, well testing, and shutter repair.
EyewitnessСегодня мы пригласили на ужин местных – семейную пару с ребенком, и наших соотечественников-писателей. Ребенок, девочка семи месяцев от роду, вовсю жует пикантные оливки и с вожделением смотрит на стол. Друзей позабавили наши перипетии с ремонтом, и им-то, конечно, смешно, потому что их собственные дома были отремонтированы до того, как все рабочие куда-то испарились и до того, как курс доллара упал ниже плинтуса. Каждый из них знает невероятно много о колодцах, системе переработки отходов, сточных канавках, подстригании кустов – все эти подробные технические знания они приобрели за годы, прожитые под крышей старых причудливых фермерских домиков. Нас поражает беглость, с какой они говорят по-итальянски и глубочайшие знания тонкостей телефонных счетов. И хотя я представляю, как мы будем говорить о направлениях в итальянской литературе, об опере и спорных реставрациях, мы, кажется, горячее всего обсуждаем обрезку оливковых деревьев, жироуловители, расчет уровня воды в колодце и починку ставней.
Трули ЁрзСегодня к ужину гости: чета итальянцев с ребенком и наши соотечественники-писатели. Малышке-итальянке всего семь месяцев, а она уже жует пряные оливки и смотрит на еду жадными глазами. Гости веселятся над нашими приключениями с реконструкцией дома. Еще бы, они-то успели отремонтировать свои дома до того, как рабочих стало не сыскать и курс доллара обрушился. Каждый из них обладает поразительным запасом знаний о водяных скважинах, септиках, водостоках, подрезке деревьев, включая все технические мелочи, постигнутые за годы, прожитые в старых, непредсказуемых фермерских усадьбах. Их свободное владение итальянским и глубокая осведомленность о премудростях оплаты за телефон приводят нас в благоговейный трепет. Вопреки моим ожиданиям, вместо разговоров о направлениях в итальянской литературе, опере и спорных моментах реконструкции мы с пылом обсуждаем подрезку оливковых деревьев, использование жироловок, испытания скважин и починку ставен.
Natoushe Сегодня на ужин придут гости: одна итальянская пара с ребёнком и несколько писателей, наши соотечественники. Итальянской девочке семь месяцев, она грызёт пикантные оливки и с нетерпением поглядывает на угощение. Друзей повеселили наши приключения с реставрацией дома. Конечно им смешно – сами они благополучно успели закончить ремонт до того, как рабочие разбежались, а доллар рухнул. Каждый из них знает всё о скважинах, очистительных системах, канализации и подрезании деревьев – все мелкие технические подробности, которые неизбежно узнаешь, если годами живёшь в причудливо устроенном фермерском доме. Мы благоговеем перед их свободным итальянским и глубочайшими познаниями в науке обращения с телефонными счетами. Мы могли бы чинно беседовать о течениях в современной итальянской литературе, об опере, или о спорных случаях реставраций, но, кажется, нам интереснее обсуждать способы подрезания оливы, жироуловители, испытание колодцев и починку ставней – вот где самые жаркие дискуссии.
shaltay-boltayJeweliaНа ужин сегодня пришла итальянская семейная пара и наши соотечественники-писатели. Маленькая итальянка в свои семь месяцев мусолит пикантные оливки и с завистью глядит на накрытый стол. Друзей забавляют наши ремонтные приключения, им хорошо забавляться, они прошли через это до того, как исчезли специалисты и просел доллар. Каждый на удивление много знает о колодцах, септиках, водоотводных канавах, обрезке деревьев – технические детали, накопленные за годы жизни под крышами старых капризных фермерских домов. Нас приводит в благоговение их беглый итальянский и глубокие познания в тонкостях телефонных счетов. Вопреки моим ожиданиям, мы обсуждаем не течения в итальянской литературе, оперу и сомнительные проекты восстановления старых зданий – жаркие дискуссии ведутся об обрезке деревьев, жироловках, анализах колодезной воды и починке ставней.
SundayВечером на ужин приходят итальянская пара с ребенком и писатели, наши соотечественники. Семимесячная итальянская девочка жует острые оливки и жадно поглядывает на еду. Наши друзья развлекались, следя за перипетиями с ремонтом дома со стороны, их-то дома были отремонтированы еще до того, как рабочих стало не найти днем с огнем и доллар упал. Каждый из них может сообщить массу сведений о скважинах, системе обработки сточных вод, водостоках, обрезке – за годы, проведенные под крышей такого своеобразного старого дома, станешь настоящим знатоком. Мы восхищаемся тем, как бегло они говорят по-итальянски и их безграничными познаниями в тонкостях оплаты телефонных разговоров. Я представляла себе неторопливую беседу об итальянской литературе, опере, проблемах реставрации памятников старины, но, кажется, всем нам куда интересней обсуждать обрезку оливковых деревьев, маслоотделители, испытание скважин и починку заслонок.
Slava TkachenkoК ужину мы ждем чету итальянцев с малышкой и писателей, наших соотечественников. Маленькой итальяночке семь месяцев, она мусолит пикантные оливки и с жадностью разглядывает еду. Наши друзья дивятся, каких только приключений не было у нас с отделкой дома, они-то свои отделали до того, как рабочих стало не найти и упал доллар. У всех невероятный багаж знаний о водных скважинах, канализации, водостоках, обрезке кустарника, накопленный за проведенные под крышей причудливых деревенских домов годы. Мы восхищаемся тем, как свободно говорят они по-итальянски, как разбираются в премудростях счетов за телефон. Я ожидала, что разговор будет о современных тенденциях в итальянской литературе, опере и сомнительных прожектах по реставрации старых зданий, но с наибольшим жаром говорим мы об обрезке олив, жироловках, испытании водяных скважин и починке ставней.
MatildaСегодня ужинают итальянская пара с ребёнком и наши соотечественники – писатели. Семимесячная дочка итальянцев мусолит пряную оливку и нетерпеливо разглядывает еду. Друзей повеселила история наших злоключений с ремонтом. Легко смеяться, когда успел отреставрировать свой дом до того, как исчезли рабочие и обрушился доллар. Друзья невероятно много знают о колодцах, очистительных системах, стоках и подрезке веток – столь обширные познания накопились за годы жизни под крышами причудливых старых домиков. Нас восхищает, как они запросто говорят по-итальянски и разбираются в запутанных телефонных счетах. Хоть я и представляла себе беседы об итальянских литературных течениях, опере и спорных реставрациях, охотнее всего мы общаемся об уходе за оливковыми деревьями, кранах для подачи смазки, проверке колодцев и ремонте ставен.
MurenaСегодня к ужину ждем итальянскую пару с младенцем и наших соотечественников-писателей. Младенец – девочка – в семь месяцев жует оливки острого посола и алчно поглядывает на взрослую пищу. Друзья веселятся, слушая о наших злоключениях с ремонтом – хорошо им, они-то со своим разобрались прежде, чем рабочих рук стало не хватать, а доллар упал. Поразительно, сколько все они теперь знают про колодцы, стоки и их очистку, про обрезку деревьев – такие технические детали можно постичь, только если годами жить в такой экзотике, как старый крестьянский дом. Мы внимаем с почтением - как бегло они говорят по-итальянски, как легко разбираются в хитросплетениях счетов от телефонной компании. А я-то воображала себе беседу о новинках итальянской литературы, опере, проблемах реставрации! Вместо этого мы со страстью обсуждаем обрезку олив, жироуловители, испытание скважин и ремонт ставней.
Nina DemidovaСегодня ужин для итальянской четы с маленькой дочкой и наших соотечественников, писателей. Семимесячная малышка грызет острую оливку и жадно поглядывает на еду. Друзья с живым интересом узнают новости нашей ремонтно-реставрационной одиссеи, сами будучи в безопасности – успели отремонтировать свои дома до того, как исчезли рабочие, а доллар упал. Каждый из них поражает глубиной знаний о колодцах, септиках, водосточных системах, обрезке крон; за годы под крышами этих причудливых старых домов техническое обустройство сельской жизни изучено досконально. Их беглый итальянский и умение читать китайскую грамоту телефонных счетов приводят нас в благоговейный трепет. Беседа о течениях в современной итальянской литературе, опере и о спорных реставрационных решениях так и осталась в моем воображении; мы все, кажется, страстно увлечены подрезкой олив, устройством жироуловителей, тестированием колодцев и ремонтом жалюзи.
ShoxanaСегодня мы ждём к ужину итальянскую супружескую пару с ребёнком и наших соотечественников-писателей. Итальянская малышка, семи месяцев от роду, грызёт оливки и с аппетитом поглядывает на еду. Наши друзья удивлены всеми перипетиями восстановления нашего дома, безопасно удивлены, потому что их дома были отреставрированы прежде, чем исчезли рабочие, и прежде, чем упал доллар. Каждый знает удивительное количество информации о колодцах, септиках, водосточных жёлобах и обрезке веток на деревьях – доскональные технические знания, требуемые годами жизни под крышами старых причудливых фермерских домов. Мы трепещем перед их беглым итальянским, перед их бескрайними познаниями в области расшифровки телефонных счетов. И хотя я воображаю разговоры о тенденциях в итальянской литературе, об опере и сомнительных реставрациях, похоже, что наиболее охотно мы обсуждаем обрезку оливковых деревьев, жироуловители, проверку колодцев и починку ставень.
retaСегодня мы устраиваем обед для итальянской пары с ребенком и писателей-наших соотечественников..
Семимесячная девочка-итальянка жует оливки и жадно глядит на еду.Наших друзей
позабавили наши приключения с ремонтом дома, поскольку в их случае рабочие испарились еще до того как был отремонтирован дом и упал курс доллара
Всякий знает все эти забавные ситуации со скважинами системами,канализационными системами - минимальные технические знания приобретенные за годы сжтизни под крышей причудливых старинных хозяйских домов. Мы пришли в восторг отих беглого с итальянского и неичерпаемых знаний всех тонкостей вопросеов телефонных счетов.Несмотря на то что я представляла себе разговор о современных направлениях итальянскйо литературв опере и их истории с ремонтом дома оказалось что мы со всем рвением обсуждали как подрезать оливы ,смазывать гидравлические ловушки испытывать скважины и ремонтироать ставни.
The menu: with drinks, bruschette with chopped tomatoes and basil, crostini with a red pepper confit. The first course, gnocchi, not the usual potato but light semolina gnocchi (small servings – it’s rich), followed by veal roasted with garlic and potatoes, then garnished with fried sage. The little green beans, still crisp, warm, with fennel and olives. Just before they arrive, I pick a huge basket of lettuces. At the start of summer, I scattered two envelopes of mixed lettuces as an edging along a flower bed. They were up in a week and in three, bolted the border. Now they’re everywhere; it feels odd to be weeding the flower bed and accumulating dinner at the same time. Some look unfamiliar; I hope we’re not eating just sprouting calendula or hollyhocks. The cherries, simmered and cooled, have attracted bees to them all afternoon. One of the tiny hummingbirds made a quick foray into the kitchen, drawn possibly by the scent of the deep red wine syrup.
EyewitnessНаше сегодняшнее меню: на закуску брускетти с резаными томатами и базиликом, кростини с конфи из красного перца. На первое ньокки, не традиционные картофельные, а легкие – из манки (порции маленькие – блюдо сытное), потом жаркое из телятины с чесноком и картофелем, украшенное поджаренным шалфеем. Маленькие зеленые бобы, ещё хрустящие, теплые, с укропом и оливками. Перед самым приходом гостей я набираю большую корзину салата-латука. В самом начале лета я высыпала пару пакетиков семян салатной смеси на клумбу по периметру. Ростки взошли через неделю, а через три уже вылезали за пределы клумбы. Сейчас они повсюду, и чувствуешь себя странно оттого, что одновременно пропалываешь клумбу и собираешь зелень к столу. Некоторые виды кажутся совсем незнакомыми; надеюсь, мы не едим вместо салата побеги календулы или мальвы. Вишни, прокипяченные и охлажденные, весь день не давали покоя пчелам. Крошечная колибри на мгновение наведалась в кухню, очевидно привлеченная ароматом темно-красного винного сиропа.
Трули ЁрзСегодня в меню: в качестве закусок к аперитиву –
брускетта и порезанные помидоры с базиликом, а также
кростини с красными перцами-конфи; первое блюдо –
ньокки: не привычные картофельные, а воздушные из манной крупы (очень сытное блюдо, поэтому порции небольшие). За ними следует запеченная с чесноком и картофелем телятина, приправленная обжаренным шалфеем, а к ней тонкие стручки фасоли, еще хрустящие и теплые, с фенхелем и оливками. Прямо перед приходом гостей я нарвала огромную корзину листьев салата. В начале лета я разбросала два пакетика семян листового салата разных видов по кромке цветочной клумбы. Через неделю они проросли, а через три выпустили семенные побеги. Теперь этот салат повсюду. Так чуднό пропалывать цветы и одновременно собирать свой обед. Некоторые листочки выглядят незнакомо - надеюсь, мы не едим под видом салата проростки ноготков или мальвы. Над остывшим вишневым компотом весь день кружат пчелы. В кухню запорхнула крошечная колибри, привлеченная, видимо, ароматом густо-красного винного сиропа.
Natoushe Меню такое: к напиткам - брускетты с томатами и базиликом и кростини с желе из красного перца. Первое блюдо - ньокки, но не традиционные картофельные, а воздушные, из манной крупы (маленькими порциями, они довольно сытные). Затем последует телятина, запечённая с картофелем и чесноком и посыпанная поджаренным шалфеем. Маленькие зелёные бобы, ещё тёплые, хрустящие, с оливками и фенхелем. Перед самым приездом гостей я нарву большую корзину салата. В начале лета я высыпала две упаковки салатной смеси по краю цветника, чтобы сделать окантовку. Через неделю ростки поднялись, а через три - вылезли за отведённые границы. Теперь этот салат повсюду, как сорняк. Получается странно, когда пропалываешь цветник, и, одновременно, собираешь зелень к столу. Иногда попадались неопознанные образцы. Надеюсь, мы ели всё-таки салат, а не ростки календулы или мальвы.
Весь день пчёлы кружат над вишней, которую я сварила на медленном огне и поставила охлаждаться. Крошечная колибри молнией ворвалась на кухню и так же быстро улетела, наверное её привлёк запах тёмно-красного винного сиропа.
shaltay-boltayJeweliaВ меню: к напиткам –
bruschette с мелко порезанными помидорами и базиликом,
crostini с тушеными красными перцами. Первое блюдо –
gnocchi, не обычные, картофельные, а из манки (маленькие порции, потому что очень сытно), потом телятина, запеченная с чесноком и картошкой, украшенная поджаренным шалфеем. Молодая зеленая фасоль, все еще хрустящая, теплая, с фенхелем и оливками.
Прямо перед приездом гостей я нарвала огромную корзину салата. В начале лета пакетик семян смеси сортов был рассыпан вокруг клумбы в качестве бордюра. Всходы появились через неделю, а через три салат вылез на клумбу. Сейчас он просто повсюду, и прополка, совмещенная со сбором овощей на ужин – странное ощущение. Я узнаю не все сорта – надеюсь, мы будем есть не календулу, и не гибискус. Вишни, припущенные и затем остуженные, весь день манили к себе пчел. На кухню даже залетала крохотная колибри – видимо, привлеченная ароматом густого сиропа на красном вине.
SundayНаше меню: напитки,
брушетта с нарезанными помидорами и базиликом,
кростини с красным перцем, обжаренным в оливковом масле, потом
гноччи, да не из обыкновенной картошки, а
гноччи из тонкой муки
семолина (маленькие порции – это изысканно), следом подается телятина, жаренная с чесноком и картошкой и украшенная листиками шалфея, разогретыми в оливковом масле. Зеленая фасоль, слегка похрустывающая, теплая, с фенхелем и оливками. Перед тем как ее подать я набираю огромную корзину салата. В начале лета я посеяла по краю клумбы несколько сортов салата из двух конвертов. Через неделю проклюнулись первые ростки, а через три недели широкие листья там и сям выглядывали среди бордюра. Теперь они заполонили все. Довольно странное чувство, когда пропалываешь клумбу и рвешь зелень к ужину одновременно. Непривычно как-то; Надеюсь, мы не скушаем сейчас побеги календулы или шток-розы. На наши вишни, которые мы кипятили на медленном огне и остужали, весь день летели пчелы. Крошечный колибри совершил дерзкий налет на кухню, привлеченный, похоже, ароматом темно-красной наливки.
Slava TkachenkoНаше меню: аперитив, брускетта с томатами и базиликом, кростини с настоянными на масле жгучими перчиками. Первое блюдо, ньокки, не просто картофельные, это легкие ньокки из манной крупы (маленькими порциями – блюдо сытное), а затем – телятина, запеченная с чесноком и картофелем и гарнированная припущенными листьями шалфея. Молодая стручковая фасоль, еще хрустящая, теплая, с фенхелем и оливками. Перед их приходом я собираю большую корзину листьев салата. В начале лета я разбросала два пакетика семян разных сортов салата, чтобы вышел бордюр по краям клумбы. Салат взошел через неделю, а через три уже отказывался расти по линии. Сейчас он везде – так странно полоть клумбу и тут же собирать еду к обеду. Некоторые сорта я не узнаю, надеюсь, мы не будем ужинать побегами календулы и шалфея. На томленную в сиропе и остуженную вишню весь дней слетаются пчелы. Крохотная колибри совершает стремительный набег на кухню, наверное, летит на запах насыщенного сиропа на красном вине.
MatildaНаше меню: к аперитиву брюскетте* с помидорами и базиликом и кростини** с конфитюром из красного перца. Первое блюдо – ньокки*** – не картофельные, как обычно, а лёгкие овсяные (немного – они очень сытные), затем жареная телятина с чесноком и картофелем, украшенная листьями шалфея. Зелёная фасоль, ещё тёплая и хрустящая, с укропом и оливками. Буквально перед приходом гостей я набираю огромную корзину салата-латука. В начале лета я посеяла два пакетика разных семян латука по краю клумбы. Через неделю они взошли, а через три – расползлись по всей клумбе. Теперь они везде; так забавно собирать к обеду сорняки. Некоторые сорта я даже не узнаю, надеюсь, мы не едим свежие ростки ноготков или алтея. Над остуженным вишнёвым вареньем целый день кружат пчёлы. В кухню как-то спикировала даже крохотная колибри – видимо, её привлёк запах тёмно-бордового винного сиропа.
MurenaВ меню у нас, помимо выпивки – брускетта, поджаренный хлеб с помидорами и базиликом, и гренки-кростини с соусом из красного перца. На первое ньокки, клецки - не из картошки, как обычно, а легкие, из манки, (небольшими порциями – как в приличных домах). Далее следует жаркое из телятины с чесноком и помидорами, украшенное шалфеем. Зеленая фасоль, еще теплая и хрустящая, с укропом и оливками. Перед приходом гостей я набрала целую корзину салата. Еще в начале лета я разбросала два пакетика семян разных салатов вдоль цветочной клумбы. Через неделю показались ростки, а через три вокруг клумбы была целая грядка. Теперь салат растет повсюду: сразу и цветочную клумбу пропалываешь, и салат к обеду собираешь. Некоторые из растений на глаз опознать не удается. Надеюсь, нам на стол не попадут календула или алтей. Охлажденный вишневый компот привлекает к себе множество пчел. Крошечная птичка-колибри совершила вылазку в кухню, привлеченная, вероятно, ароматом сиропа из красного вина.
Nina DemidovaМеню: к аперитивам
брускетты с рубленными помидорами и базиликом,
кростини с красным перцем конфи. На первое
ньоки, но не привычные картофельные, а воздушные из манной крупы (порции маленькие – считаем калории), затем телятина, запеченная с чесноком и картофелем и поданная с жареными листьями шалфея. Припущенная стручковая фасоль, еще хрустящая, с фенхелем и оливками. Как раз перед приездом гостей я нарвала огромную корзину салата. (В начале лета я разбросала два пакетика разносортных семян вокруг цветочной клумбы; они взошли через неделю, а через три – пролезли в соседи к цветам. Сейчас они повсюду; немного смешно собирать к ужину, пропалывая клумбу... Некоторые листья выглядят необычно. Надеюсь, мы не съедим побеги календулы или алтея...) Вишни, томившиеся на медленном огне а затем остывавшие на кухне, сегодня целый день не давали покоя пчелам. Сверкнула радужной молнией и крошка колибри – наверное, тоже прилетела на густой аромат сиропа из красного вина.
ShoxanaНаше меню: напитки,
bruschette, чесночный хлеб, с порезанными помидорами и базиликом,
crostini, гренки, с мясом в красном перечном соусе. Первое блюдо –
gnocchi, клёцки, – не просто обычные картофельные клёцки, а лёгкие gnocchi из манки (маленькие порции – это роскошно!), затем – телятина, жаренная с чесноком и картошкой, приправленная эстрагоном. Маленькие зеленые бобы, ещё твёрдые, тёплые, с фенхелем и оливками. Прямо перед их приходом я набрала огромную корзину салата. В начале лета я рассыпала вдоль клумбы два пакетика семян салатов разных видов, чтобы получилась кромка. Через неделю салат пророс, а через три – вышел за ограду. Теперь он повсюду. Странно пропалывать грядку и срывать зелень для обеда одновременно. Некоторые виды салата мне незнакомы; надеюсь, что мы не едим просто ростки календулы или штокрозы. Черешня, припущенная и охлажденная, привлекала к себе пчёл весь день. Одна из крошечных колибри, которую заманил, вероятно, насыщенный аромат сиропа из красного вина, совершила быстрый набег на кухню.
reta Меню- напитки, брускетта с рубленными помидорами и базиликом, гренки приправленные красным перцем.первое блюдо,ньокки- не просто картошка, а легкие картофельные клецки(маленькая порция — они жирные ),за которыми следовала зажаренная телятина с чесноком и картошкой уже с шалфеем.Маленький зеленый горох, еще хрустящий, теплый с укропом оливами. В начале лета я посадилв два пакета салата по краю цветочной клумбы.Уже через неделю они взошли по трое и успели расцвести раньше срока . Теперь они уже они везде; забавно ощущение когда ты одновременно полешь цветочную клумбу и собираешь с нее свой обед.Кое-что мне незнакомо.Надеюсь что мы сейчас не едим побеги календулы или мальвы.Ягоды вишни сварились и к ним остывшим весь день тянутся пчелы.Один птенцов пересмешников соврешил быстрый набег на кухню может быть из-зазапаха темно красного сгустившегося вина.
When they arrive it will be the soft, slow Tuscan twilight, fading after drinks from transparent to golden to evening blue, then, by the end of the first course, into night. Night happens quickly, as though the sun were pulled in one motion under the hill. We light candles in hurricane shades all along the stone wall and on the table. For background music, a hilarious chorus of frogs tunes up. Molti anni fa, many years ago, our friends begin. Their stories weave an Italy around us that we know only through books and films. In the sixties … In the seventies… A true paradise. That’s why they came – and stayed. They love it, but it’s downhill now in the comparison to the four armoires from that nutty contessa. How alive the streets of Rome were with people, and remember the theater with the roof that rolled back, how sometimes it would rain? Then the talk shifts to politics. They know everyone. We’re all horrified at the car bombing in Sicily. Is there a Mafia here? Our questions are naïve. The fascist leaning in recent elections disturbs everyone. Could Italy go back? I tell them about the antique dealer in Monte San Savino. I saw a photo of Mussolini over his shop door and he saw me looking at it. With a big smile he asks if I know who that is. Not knowing if the photo is a campy object or one of veneration, I give him the fascist salute. He goes crazy, thinking I approve. He’s all over me, talking about what a bold and bravo man Il Duce was. I want to get out with my strange purchases –a big gilt cross and the door to a reliquary – but now the prices come down. He invites me back, wants to meet his family. Everyone advises me to take full advantage.
EyewitnessКогда гости придут, уже наступят мягкие, неспешные тосканские сумерки; когда мы перейдем к напиткам, они будут прозрачными, потом сменятся золотыми, потом синими, а к концу первого блюда уступят место ночи. Ночь наступает сразу, будто кто-то одним рывком утопил солнце за холмом. Мы зажигаем свечи в стеклянных сосудах, защищающих пламя от ветра, вдоль всей каменной стены дома и на столе. Как музыкальное сопровождение нашего вечера, уморительным хором начинают петь лягушки. Molti anni fa, много лет назад, - начинают рассказ наши друзья. Их истории погружают нас в ту Италию, которую мы знали лишь по книгам и фильмам. А вот в шестидесятые… А в семидесятые… Истинный рай. Вот почему они приехали сюда – и остались. Они любят эту страну, но сейчас она катится по наклонной плоскости по сравнению с прошлым. Как оживленно было на улицах Рима, а помнишь театр с раздвижной крышей, как иногда его заливало дождем? Затем разговоры переходят к политике. Они знают про всех. Мы приходим в ужас, услышав про то, как на Сицилии взрывают машины. А здесь есть мафия? Наши вопросы так наивны. Крен в сторону фашизма на недавних выборах никого не оставил равнодушным. Может ли Италия вернуться назад? Я рассказываю про антиквара в Монте Сан Савино. Над дверью его магазина я увидела фотографию Муссолини, и он заметил, что я смотрю на неё. С широкой улыбкой он спросил меня, знаю ли я, кто это. Я, не зная, чем является эта фотография – кичем или предметом почитания, выбрасываю руку вперед, изображая нацистское приветствие. Владелец буквально сходит с ума, решив, что я сторонник. Он не дает мне проходу, рассказывая, каким смелым и бравым человеком был Дуче. Я хочу скрыться со своими странными покупками – большим позолоченным крестом и дверцей от реликвария, – но он снижает цены. Он приглашает приходить ещё, хочет, чтобы я познакомилась с его семьей. Все советуют мне воспользоваться ситуацией.
Трули ЁрзКогда пришли гости, уже опустились мягкие, неспешные тосканские сумерки. Сначала прозрачные, они заиграли золотом когда мы закончили аперитив, затем превратились в вечернюю синеву, а после первой смены блюд перетекли в ночь. Темнота наступила очень быстро, как если бы солнце утянули за горку одним движением. Мы зажигаем свечи в стеклянных фонарях, расставленных вдоль каменной стены и на столе. Музыку заменяет веселая распевка лягушачьего хора. «
Molti anni fa - Много лет назад», - начинают рассказ друзья.
Из их рассказов вокруг нас сплетается та Италия, которую мы знаем только из книг и кино.
Шестидесятые....Семидесятые... Был настоящий рай! Поэтому они и приехали - и остались. Им нравится здесь, но сейчас становится хуже
in the comparison to the four armories from that nutty contessa. Как много народу было на улицах Рима; а помните театр с убирающейся крышей – как порой шел дождь? Затем беседа переключается на политику. Они знают всех действующих лиц политической сцены. Мы единодушно ужасаемся взрывами заминированных автомобилей на Сицилии. «А здесь мафия есть?» - наши вопросы наивны. Фашистские тенденции на последних выборах тревожат всех. Возможен ли для Италии возврат к прошлому? Я рассказываю им об антикваре в Монте-Сан-Савино. Тот заметил, как я посмотрела на фотографию Муссолини, висевшую в его лавке над дверью. Широко улыбаясь, он спросил меня, знаю ли я кто это. Не представляя себе, было ли фото экстравагантным декором, или предметом почитания, я вскинула руку в фашистском салюте. Тогда, приняв меня за сочувствующую, он словно обезумел: все твердил, наседая на меня, каким бравым молодцом был Дуче. Я хотела ретироваться со своими необычными покупками - большим позолоченным крестом и дверцей от реликвария, но он начал навязывать мне скидки. Приглашал меня прийти еще и познакомиться с его семьей. Все советуют мне извлечь из этого максимальную пользу.
NatousheКогда приедут гости – наступят нежные и неторопливые тосканские сумерки. Во время аперитива прозрачное небо начнёт золотиться и плавно сменится глубокой вечерней синевой. К концу первой перемены блюд наступит ночь. Темнеет здесь быстро - словно кто-то столкнул солнце с холма. Мы зажжём свечи, расставим высокие абажуры, защищающие огонь от ветра, на столе и вдоль каменных стен. Аккомпанементом будет забавный хор лягушек, он уже настраивается.
Molti anni fa —много лет назад – друзья начинают рассказ. Из их историй сплетается образ Италии, до сих пор мы знали её только по книгам и фильмам.
«Вот в шестидесятые… а в семидесятые… Настоящий рай». За этим раем они приехали… и остались. Они любят страну, но куда она катится сейчас? «Какими оживлёнными были улицы Рима, сколько народу… а помните театр с раздвижной крышей, как, бывало, его заливало дождём?»
Заходит разговор о политике. Они в курсе всего. Нам страшно: на Сицилии взрывают машины. «А здесь есть мафия?» Глупые вопросы. Всех беспокоит явный фашистский уклон на прошедших выборах. Неужели Италия может вернуться к прошлому? Я рассказываю об одном торговце антиквариатом в Монте Сан Савино. На двери его лавки висит портрет Муссолини. Я разглядывала его, и антиквар заметил это. С широкой улыбкой он спросил, знаю ли я кто на фото. Я не уверена, это просто кич, провокация, или предмет культа? И вместо ответа изображаю нацистский салют. Он просто обезумел от радости, решив что встретил единомышленника! Прицепился ко мне с рассказами о том, каким смелым и дерзким человеком был Дуче. Мне уже не терпится уйти со своей странной добычей (это большой позолоченный крест и дверца от раки), а он тем временем предлагает скидки, приглашает заходить ещё, познакомиться с семьёй. Все за столом считают, что такой возможностью нельзя не воспользоваться.
shaltay-boltay…Когда они приедут в Тоскану, их встретят ласковые прозрачные сумерки, которые после предобеденной выпивки исподволь окрасятся в золотистые тона, потом, все так же неспешно, наполнятся густеющей синевой, а к концу первого блюда превратятся в настоящую тьму. Ночь наступает внезапно, словно кто-то одним махом сметает солнце за дальние холмы. Мы зажигаем свечи, и стремительные тени бросаются в бурную пляску по столу и каменным стенам под долетающий откуда-то издалека аккомпанемент жизнерадостного хора лягушек. Molti anni fa, много лет назад, начинают наши друзья. Их истории, как мозаичные полотна, открывают нам ту Италию, которую мы знаем только по книгам и фильмам.
В шестидесятые… В семидесятые… Настоящий рай. Вот потому-то они и приехали. И остались. Хотя в сравнении с четырьмя гербами сумасшедшей контессы это все же закат, упадок.
Какими оживленными были улицы Рима, сколько там было народу, а помнишь тот театр с откидной крышей, как там иногда нас прихватывало дождем? А потом разговор переключается на политику. Они знают все на свете. Всех нас ужасают взрывы автомашин на Сицилии. Там есть мафия? Мы задаем наивные вопросы. Всех беспокоит популярность фашистов на последних выборах. Может ли Италия вернуться в прошлое? Я рассказываю им о продавце антиквариата в Монте Сан Савино. Я заметила фотографию Муссолини над входом в лавку, а он увидел, что я ее рассматриваю. И вдруг, широко осклабясь, спрашивает, известно ли мне, кто это. Теряясь в догадках, воспринимать этот портрет как рекламу или же как своего рода икону, я поднимаю руку в фашистском приветствии. Решив, что я его сторонница, он буквально теряет голову. Ради меня он готов на все, он горячо рассказывает, каким смелым и решительным был Дуче. Я собираюсь уйти со своими диковинными приобретениями – большим позолоченным крестом и крышкой от раки для мощей, но теперь их цена для меня вдруг резко падает. Он приглашает заходить еще, обещает познакомить со своим семейством. Все наперебой советуют мне не упускать такую оказию.
JeweliaГости приедут как раз к началу медленных, мягких тосканских сумерек, которые после первых бокалов сгустятся в золото, потом в синеву, а после первого блюда превратятся в ночь. Ночь наступает резко, как будто солнце утягивают за холм одним движением. Мы зажигаем свечи в колбах вдоль каменной стены и на столе. Наш музыкальный фон – репетиция веселого хора лягушек.
Molti anni fa, много лет назад, начинают рассказ наши друзья. В их историях мы видим Италию такой, какую знаем только по книгам и фильмам.
В шестидесятых… В семидесятых… Настоящий рай. Именно поэтому они приехали – и остались. Они любят эту страну, но сейчас все изменилось в худшую сторону (
по сравнению с четырьмя военными заводами безумной графини - нигде в книге это не растолковывается, хоть автору пиши).
Как оживлены и многолюдны были улицы Рима, а помнишь кинотеатр с раздвижной крышей, и как иногда мы попадали под дождь? Потом разговор переходит к политике. Они знают каждого. Мы все в ужасе от подорванных на Сицилии автомобилей. А здесь есть мафия? Мы задаем наивные вопросы. Всех беспокоят фашистские настроения недавно избранных политиков. Не вернется ли Италия к прошлому? Я рассказываю об антикваре из Монте Сан Савино. Я обратила внимание на фотографию Муссолини над входной дверью его магазина, и он увидел, что я на нее смотрю. С широкой улыбкой он спросил, знаю ли я, кто это. Не уверенная, почему он повесил этот портрет – в качестве сувенира или из почитания, я отдала фашистский салют. Он, подумав что я одобряю, пришел в полный восторг и начал рассказывать, какой Иль Дуче был смелый и
bravo. Я хочу скорее уйти со своими странными приобретениями – большим позолоченным крестом и дверцей раки – но цены упали. Он приглашает меня еще, хочет познакомить семьей. Все советуют мне пользоваться ситуацией.
SundayКогда на столе появляется фасоль, на улице уже начинают постепенно сгущаться мягкие тосканские сумерки, мы пьем напитки, а воздух из прозрачного становится золотым, потом синим и, после первого блюда, приходит ночь. Ночь наступает очень быстро, как будто кто-то за холмом сдернул солнце с небосвода. Мы зажигаем свечи, и наши тени мечутся по каменной стене и по столу. Где-то веселый лягушачий хор выводит звонкие рулады. «
Мольти анни фа, много лет назад…», – начинают наши друзья. В их рассказах оживает Италия, которую мы знали только по книгам и фильмам.
В шестидесятые…
В семидесятые…
Настоящий рай. Вот почему они приехали сюда – и остались. Они любят Италию, но жизнь сейчас уже не та.
Сколько народа было тогда на улицах в Риме. А помните тот театр, у которого крыша скашивалась назад, как с нее текло временами? Потом разговор переходит на политику. Они разбираются в ней досконально. Мы все ужасаемся, что в Сицилии людей взрывают в их машинах. А здесь есть мафия? Наши вопросы наивны. Успехи фашистов на недавних выборах беспокоят всех. Возможен ли в Италии возврат к прошлому? Рассказываю об антикваре в Монте Сан Савино. Я увидела над дверью его магазинчика фотографию Муссолини, а он это заметил и, улыбаясь во весь рот, спрашивает, знаю ли я кто это. Поди разбери, то ли этот тип чтит память диктатора, то ли эпатирует почтенную публику, я и отдала ему фашистский салют. А он вообразил, что я на их стороне и стал прямо как сумасшедший. Вцепился в меня и все рассказывает, каким смелым и распрекрасным человеком был дуче. Я собираюсь забрать покупки – довольно нелепые, кстати, большой позолоченный крест и крышка раки – и уходить, но тут он сбавляет на все цену. Зовет меня в дом, хочет познакомить со своей семьей. Все советуют мне воспользоваться случаем с выгодой для себя.
Slava TkachenkoНаши гости приедут к мягким, неторопливым тосканским сумеркам, прозрачность их после аперитива тронется позолотой и растает в синеве вечера, а после первого блюда – в ночной темноте. Ночь наступает внезапно, будто солнце одним резким движением затащили за холм. Мы зажигаем свечи в фонариках вдоль стены и на столе. Вместо фоновой музыки слышна уморительная распевка лягушачьего хора. Molti anni fa, много лет тому назад, - начинают наши друзья. Из их историй вокруг нас восстает та Италия, которую мы знаем только из книг да по фильмам. «В шестидесятые… В семидесятые… Настоящий рай». Потому они и приехали – и остались. Им здесь нравится, но по сравнению с временами безумной графини и четырех ее оружеен сейчас уже совсем не то. «Помнишь, сколько народу было на улицах Рима, а театр с раздвижной крышей, а этот дождь?» Они знают все. Нас приводят в ужас машины, что взрывались на Сицилии. Там что, мафия? Ах, до чего наивны наши вопросы! Всех беспокоят симпатии к нацистским силам на последних выборах. Неужто Италия вернется к былому? Я рассказываю об антикваре в Монте Сан Савино. Он заметил, что я разглядываю портрет Муссолини над дверью его магазина. С широкой улыбкой он спрашивает, известно ли мне, кто это. Я не знаю, этот портрет – эпатажный товар или объект поклонения, и отдаю ему честь по-фашистски. Он принимает это за одобрение и вне себя от радости. Он с жаром рассказывает, что за храбрый человек, что за молодец был Дуче. Мне хочется испариться из магазина с чудными своими покупками, большим позолоченным распятием да дверцей от ковчежца, но теперь все цены в его магазине для меня снижены. Он приглашает приходить еще, хочет познакомить с семьей. Все мне советует не пренебрегать возможностью.
MatildaГостей встретят тихие и ленивые тосканские сумерки. После аперитива воздух из прозрачно-золотистого станет по-вечернему синим, а к концу первого блюда совсем стемнеет. Ночь тут наступает внезапно, словно солнце одним движением задвигают за холм. Мы зажигаем свечи в канделябрах вдоль стены и на столе. Всё громче звучит слаженный хор лягушек. «Molti anni fa, давным-давно», - начинают свой рассказ друзья. Они вплетают в свои сюжеты ту Италию, которую мы знаем лишь по книгам и фильмам. В шестидесятые… В семидесятые… Рай на земле.
Вот почему друзья приехали сюда – и остались. Они любят Италию всей душой,
Помните оживлённые улицы Рима… а театр, у которого поднималась крыша, и какой иногда шёл дождь? Потом заходит разговор о политике. Друзья знают всех. На Сицилии взорвали автомобиль, какой ужас! А там есть мафия? Мы задаём наивные вопросы. Всех беспокоит популярность фашистов на последних выборах. Может ли история повториться? Я рассказываю про антиквара в Монте Сан-Савиньо. На двери его лавки я заметила фото Муссолини, а он перехватил мой взгляд, широко улыбнулся и спросил, знаю ли я, кто это. Я не знала, он оригинальничал или всерьёз был поклонником, поэтому отдала фашистский салют. Антиквар пришёл в восторг, так как принял меня за свою. Он бросился ко мне в объятья и начал болтать о том, каким смелым и храбрым был Дуче. Мне захотелось скорее расплатиться за свои странные покупки – позолоченный крест и дверцу от раки – и сбежать, но цена волшебным образом упала. На прощанье он звал меня приходить ещё и обещал познакомить с семьёй. Все советуют мне не упускать такой случай.
MurenaК приходу гостей уже сгустятся мягкие тосканские сумерки. По ходу аперитива прозрачное небо окрасится золотом, затем синевой. К первой перемене блюд спустится ночь. Ночи здесь наступают стремительно, словно солнце одним прыжком ныряет за гору. Мы зажигаем свечи в фонарях с ветрозащитой вдоль каменной стены и на столе. Музыку нам заменяет веселый хор лягушек.
Molti anni fa – «много лет назад», - вступают наши друзья. И начинают рассказывать о той Италии, которую мы знаем только по книгам и фильмам. В шестидесятых… в семидесятых… Истинный рай. Вот почему они приехали сюда – и остались. Они ее по-прежнему любят, но теперь это уже далеко не то – по сравнению с четырехчастным гербом сумасшедшей графини. Какой веселой была толпа на улицах Рима! А еще помнишь тот театр со сдвижной крышей - а вдруг бы дождь пошел? Потом разговор сползает на политику. Они знают всех. Нас ужаснул взрыв автомобиля на Сицилии. Может, это дело рук мафии? Наши вопросы звучат наивно. Успехи фашистов на недавних выборах всех обеспокоили. Не вернется ли Италия к прежнему? И тут я рассказываю про антиквара в Монте-Сан-Сальвино. Я увидела через дверь его лавки фотографию Муссолини, а он заметил, что я обратила на нее внимание. Улыбаясь, он спросил – известно ли мне, кто это такой? Не зная, висит ли здесь фото в качестве предмета антиквариата или в знак поклонения, я жестом изобразила фашистское приветствие. Решив, что я тем самым одобряю его, антиквар словно с ума сошел. Рассыпался в любезностях, и все говорил, каким решительным, каким
bravo был дуче. Я поспешила было расплатиться за свои скромные покупки – большой золоченый крест и дверцу от реликвария, – но тут цена оказалась неожиданно снижена. Хозяин стал звать меня заходить еще, был готов познакомить со своей семьей. Все стали советовать мне продолжать пользоваться ситуацией.
Nina DemidovaКогда приехали гости, были мягкие, неторопливые тосканские сумерки – сперва прозрачные, затем (после аперитива) подернутые позолотой, затем наполненные вечерней синевой. А когда закончим первое, настанет ночь – быстро, как будто солнце одним движением утащат за холм. Мы зажигаем свечи – «тени урагана» вдоль каменной стены и на столе. Музыкальным сопровождением звучит шумная распевка лягушачьего хора.
–
Molti anni fa... (Много лет назад...) – начинают друзья. В их рассказах живет Италия, которую мы знали только по книгам и фильмам.
В шестидесятых...
В семидесятых...
Рай на земле. Вот почему они приехали – и остались. Они любят этот край, но сейчас здесь не лучшие времена
in the comparison to the four armories from that nutty contessa.
Как оживленно было на улицах Рима! А помнишь тот театр со скатывающейся крышей – было весело, если шел дождь! Вот разговор переходит к политике. Они знают все и всех. Мы потрясены взрывами автомобилей на Сицилии. А там есть мафия? Наши вопросы наивны. Все обеспокоены профашистскими настроениями недавних выборов. Может ли Италия вернуться в прошлое? Я рассказываю им о торговце антиквариатом из Монте-Сан-Савино. Перехватив мой взгляд на фотографию Муссолини на двери его магазина, с широкой улыбкой он спросил, знаю ли я этого господина. Гадая, является ли эта фотография предметом китча или преклонения, я отдаю ему фашистский салют. Увидев в этом знак моего одобрения, он подпрыгивает от радости, подскакивает ко мне, приговаривая какой отважный и славный человек был дуче. Я пытаюсь выйти со своими странными покупками – позолоченным крестом и дверцей для ковчега, – но теперь мне полагаются скидки. Антиквар – сама любезность, зовет в гости, хочет познакомить со своей семьей. Все наперебой советуют мне воспользоваться приглашением.
ShoxanaКогда они придут, будут мягкие медлительные тосканские сумерки, которые после аперитива плавно сменят цвет с прозрачно-золотого на вечерний голубой, а затем, ко второй смене блюда, сумерки перетекут в ночь. Темнеет тут быстро, как будто солнце одним движением кто-то затягивает за холм. Мы зажигаем свечи, по каменной стене и по столу суматошно мечутся тени. Для закадровой музыки включается великолепный хор лягушек. «
Molti anni fa, много лет назад», - начинают наши друзья. Благодаря их историям вокруг нас появляется Италия, которую мы знаем только по книгам и фильмам. «В шестидесятых… В семидесятых… Настоящий рай!» Вот почему они приходят и вот почему остаются. Им это нравится, но это упадок по сравнению с четырьмя арсеналами той сумасшедшей графини. «Какими оживлёнными были улицы Рима! А помнишь тот театр с покосившейся крышей? И как иногда вдруг начинался ливень?» Затем мы переключаемся на политику. Они знают всех. Мы все до смерти напуганы взрывами машин в Сицилии. Есть ли здесь мафия? Наши вопросы наивны. Фашистская направленность на последних выборах обеспокоила каждого. Может ли Италия вернуться к своему прошлому? Я рассказываю им об антикваре из Монте-Сан-Савино. Я увидела фотографию Муссолини над дверью его магазина, а он увидел, что я смотрю на неё. Он спросил с широкой улыбкой, знаю ли я, кто изображён на этой фотографии. Не подозревая, является ли фотография просто объектом для привлечения внимания, или же это предмет поклонения, я салютую, поднимая руку вверх. Он просто сошёл с ума, думая, что я одобряю. Вертелся вокруг меня, разглагольствуя о том, каким замечательным и храбрым человеком был иль Дуче, Вождь. Я пытаюсь выбраться из магазина со своими странными покупками – позолоченным распятием и дверцей для усыпальницы, – но теперь цены падают. Он приглашает меня назад, хочет познакомить со своей семьёй. Все советуют мне извлечь из этого максимальную выгоду.
reta Когда они прибывают здесь наступают мягкие тосканские сумерки которые со временем медленно блекнут, вместе с цветом напитков , превращаясь из прозрачного в золотой , потом в густо-синий вечерний цвет, а к тому времени когда мы закончиваем с первым,в ночь.Ночь здесь наступает быстро словно солнце которое разом закатывается за горизонт.Мы зажигаем свечи отбрасывающие тени на сильном ветру вдоль стены и на столе.Molti anni fa,много лет назад, начинают наши друзья. Их истории окружают меня Италией которую я знаю. только по книгам и фильмам.В шестидесятые...в семидесятые..Настоящий рай...Вот почему они сюда приехали- и остались.Они любят ее но сейчас она в упадке по сравнеию четырьмя военными заводами времен рехнувшейся графини.Как бурлили улицы Рима людьми выпомните театр с крышей которая прогибалась когда шел дождь.Потом - о политика.Они знают здесь всех.Все мы в ужасе - бомбили машины в Сицилии.Там что ,мафия.Наши вопросы наивны.Фашист пролезший на недавних выборах у всех вызывает тревогу.Что,в Италии начинается возврат к прошлому. Я рассказываю им о торговце антиквариатом в Монте Сан Савино.Я видел снимок Муссолини висящий на двери его магазина и он заметил что я смотрю на него.Широко улыбаясь ,он спрашивает ,знаю ли я, кто это.не зная является ли снимок предметом открытого почитания я отдаю ему нацистский салют.Он ошеломлен считая что я одобряю их.Он восторгается мной, рассказывая какой смелый и отважный человек был дуче.Я хочу выйти со своими необычнымипокупками- большим позолоченным крест и дверь - на память- но к этому времени уже снизились цены.Он вновь приглашает меня, хочет познакомит со своей семьей.Все советуют мне не упустить возможность.
I feel immersed here; my ‘real life’ seems remote. Odd that we’re all here. We were given one country and we’ve set ourselves up in another – they much more radically than we; they defined their lives and work by this place, not that. We feel so much at home, pale and American as we are. We could just stay here, go native. Let my hair grow long, tutor local kids in English, ride a Vespa into town for bread. I imagine Ed on one of those tiny tractors made for terraced land. Imagine him starting a little vineyard. Or we could make tisanes of lemon balm. I look at him but he is pouring wine. I almost feel our strange voices – English, French, Italian – spreading out around the house, over the valley. Sound carries on the hills. (Stranieri, foreigners, we’re called, but it sounds more dire, more like strangers, an oddly chilling word).Often we hear parties of invisible neighbors above us. We’ve shifted an ancient order of things on this hillside, where the tax collector, the police captain, and the newsstand owner (our nearest neighbor although we can’t see any of them) heard only Italian until we encamped here.
EyewitnessЗдесь я чувствую себя в своей стихии, моя «повседневная жизнь» кажется такой далекой. Странно, что мы все здесь. Нам дали одну страну, а мы поселились в другой – люди здесь гораздо более радикальны, чем мы; они четко определились со своей жизнью и держатся именно этого места, и никакого другого. Мы чувствуем себя здесь как дома, мы, бледнолицые американцы. Мы могли бы остаться здесь, стать своими. Я отращу длинные волосы, буду давать местным детям уроки английского и ездить на скутере в город за хлебом. Я представляю Эда за рулём крошечного трактора, специально предназначенного для этих ступенчатых склонов. Представляю, как он заводит маленький виноградник. А ещё мы могли бы готовить чаи из лимонной мяты. Я бросаю взгляд на Эда, но он разливает вино. Я почти физически ощущаю, как наши голоса – на английском, французском, итальянском – звучат за пределами дома, летят над долиной. Звук разносится по холмам. (Stranieri, иностранцы, называют нас здесь, но звучит гораздо мрачнее, больше похоже на чужаков, слово это вызывает непонятную дрожь). Часто мы слышим отголоски вечеринок невидимых соседей где-то над нами. Мы нарушили древний порядок вещей в этих холмах, где сборщик налогов, полицейский и владелец газетной стойки (наши ближайшие соседи, хоть мы ни одного из них и не видим) слышали только итальянскую речь, пока мы не обосновались здесь.
Трули ЁрзЯ чувствую себя сроднившейся с этой местностью, моя "настоящая жизнь" кажется где-то далеко. Любопытно, что все мы тут оказались. Нам была уготована одна страна, а мы устроились в другой – к нашим друзьям это относится в гораздо большей степени, чем к нам: они выстраивали свою жизнь и работу для
этой страны, а не для
той. Мы чувствуем себя как дома, но остаемся все такими же бледнокожими американцами. Мы могли бы просто остаться здесь, смешаться с коренными жителями. Я отрастила бы длинные волосы и учила местных деток английскому языку, ездила бы на мотороллере в город за хлебом. Я воображаю себе Эда верхом на таком малюсеньком тракторе для ступенчатых полей. Представляю, что он разбил небольшой виноградник. Или же мы могли бы производить чай из лимонной мяты. Я смотрю на него, а он разливает вино. Наши голоса звучат так странно, что я почти осязаю их: говор на английском, французском, итальянском слышится вокруг дома, растекается над долиной, звук его летит над холмами.
Страньери, иностранцы – так нас называют, но звучит это слово гораздо мрачнее, как «чужаки», - такое странное, ледяное. Иногда будто бы доносится шум веселья от наших невидимых соседей сверху. Нами нарушен порядок, исстари укоренившийся на этом склоне: сборщик налогов, капитан полиции и владелец газетного киоска (наш ближайший сосед, хотя мы и не видим никого из них) слышали здесь только итальянскую речь, пока мы не разбили тут свой лагерь.
NatousheЯ чувствую себя здесь как рыба в воде. Моя так называемая «настоящая жизнь» кажется теперь такой далёкой. Странно, что мы собрались здесь. Нам была уготована одна страна, но мы прижились в другой. Друзья более решительны - они связали свою работу, всю свою жизнь именно с этим местом, а не с Тем. Здесь мы как дома, это мы-то: такие бледные, такие истинно американские. Вот бы остаться здесь навсегда, стать своими. Я бы отрастила волосы, учила бы местных детишек английскому и гоняла на скутере в город за хлебом. Я уже вижу, как Эд управляется с миниатюрным трактором, (специальная модель для такой местности, уступами) Представляю, как он разбивает небольшой виноградник. Или готовить не вино, а настойку мелиссы? Я взглянула на него – он разливает вино. Всё-таки вино.
Я почти физически ощущаю, как наши голоса, чужеродные здесь английские, французские, итальянские слова, разносятся вокруг дома, по всей долине, достигают холмов. Здесь нас называют stranieri – что значит «чужестранцы», но звучит более резко – «чужаки» – от этого слова мурашки по спине. Часто откуда-то сверху доносятся звуки вечеринок у невидимых соседей. Наш приезд сюда нарушил устоявшийся порядок вещей. Ведь до сих пор, налоговый агент, полисмен и владелец газетного киоска (это наши ближайшие соседи, которых, впрочем, мы никогда не встречали) слышали только итальянскую речь.
shaltay-boltayПохоже, я пускаю здесь корни, «настоящая жизнь» отступает все дальше и дальше. Конечно, странно, что все мы теперь здесь. Обитали в одной стране, переселились в другую. Причем наши друзья поступили куда решительнее нас, перечеркнув все
тамошнее и перестроив и жизнь, и работу на
здешний лад. Но и мы, такие бледнолицые, такие американистые, уже ощущаем себя тут совсем как дома. Стоит только остаться, и мы станем своими для этих мест. Вот отпущу длинные пряди, буду учить окрестную детвору английскому языку и гонять на «Веспе» за хлебом в соседний городишко. Я представляю Эда на обычном для здешних террас крохотном тракторе. Представляю, как он закладывает небольшой виноградник. А еще мы могли бы наладить выпуск настойки мелиссы. Я поворачиваюсь к нему, но он занят – разливает вино. Мне кажется, что наши чужеродные голоса – английские, французские, итальянские – вырываются из дома, разносятся по долине, плывут над холмами. Здесь про нас говорят – stranieri, иноземцы, а нам мерещится – «посторонние», и это недоброе, отторгающее слово режет нам слух. Нередко сверху до нас долетают отзвуки вечеринок у наших соседей. Мы нарушили вековечный уклад на этих холмах, где до нашего вторжения и сборщик налогов, и полицейский капитан, и хозяин газетного киоска (наш ближайший сосед, хотя даже его нам отсюда не видно) слышали вокруг только итальянскую речь…
JeweliaЯ с головой погружена в это место; моя «настоящая жизнь» кается такой далекой. Так странно, что все мы оказались здесь. Нам была дана одна страна, а мы поселились в другой – они, конечно, более бесповоротно, чем мы; их жизнь и работа определяется этой, а не той страной. Но мы, несмотря на свою бледность и американскость, чувствуем себя совершенно как дома. Мы могли бы остаться навсегда, стать местными. Я отращу волосы, буду учить детей английскому, ездить в город за хлебом на Веспе. Так и вижу Эда на таком меленьком тракторе, которые выпускают для работы на террасах. Представляю, как он разбивает виноградничек. Или мы можем делать чай из мелиссы. Я гляжу на него, но он наливает вино. Я почти физически чувствую, как наши слова – английские, французские, итальянские – плывут, огибая дом, через долину. Звук далеко слышен в холмистой местности. (Нас называют
stranieri, иностранцы, но звучит это холодно и неприятно, почти как чужеземцы). Нам часто слышны звуки с вечеринок невидимых соседей, живущих выше по склону. Мы нарушили древний порядок вещей на этом холме, где сборщик налогов, капитан полиции и владелец газетного киоска (наши ближайшие соседи, которых мы не видим) слышали только итальянскую речь, пока мы не разбили свой лагерь.
SundayЯ чувствую, как окружающая атмосфера обволакивает меня; моя «настоящая жизнь» кажется отсюда такой далекой. Но разве мы здесь не пришлые, не чужаки? Корни в одной стране, а обустроились в другой, порвали с прошлым. Наши друзья более решительно, чем мы: рассказывая о своей жизни и работе, говорят
у нас, а не
у них. Мы же ощущаем себя в гостях, белыми и американцами – да так оно и есть. Можно было бы остаться здесь, освоиться. Отпустить длинные волосы, учить местных ребятишек английскому языку, ездить на мопеде в город за хлебом. Я представляю себе Эда на одном из этих крошечных тракторов, сделанных для работы на террасах. Вот он закладывает маленький виноградник. Или мы вместе готовим отвар из перечной мяты. Я смотрю на него, но он наливает вино. Я чувствую почти физически, как наши странно звучащие голоса – английская, французская, итальянская речь – растекаются по дому, по долине. Эхом отражаются от холмов. (
Страниери, иностранцы, так нас называют, как-то неприятно это звучит, похоже на странные, почему-то холодок пробирает от этого слова). Часто до нас доносится шум с вечеринок невидимых соседей вокруг нас. Мы сломали казавшийся незыблемым со времен античности порядок вещей на этой стороне холма, где сборщик налогов, капитан полиции и владелец газетного киоска (наши ближайшие соседи, хотя мы до сих пор не видели ни одного из них) до нашего появления слышали только итальянскую речь.
Slava TkachenkoЯ живу этой жизнью в полной мере, настоящая моя жизнь – смутные воспоминания. Как странно, что все мы здесь. Мы родились в одной стране, а прижились в другой, причем наши друзья гораздо бесповоротнее, их жизнь, работа - все здесь, не там. И мы, бледнокожие американцы, чувствуем себя как дома. Мы могли бы просто остаться здесь, сделаться коренными жителями. Отпустить волосы, учить местных детишек английскому, ездить в поселок на мопеде за хлебом. Я представляю Эда на специальном тракторишке для полей, что поднимаются уступами. Как он стоит на виноградничке. Как он сажает виноградник. Как мы завариваем чай из мелиссы. Я поднимаю на него глаза, но он разливает вино. Я чуть не осязаю, как чудные наши говоры, английский, французский, итальянский, разносятся по дому, через долину. Звук разлетается по холмам. (Нас называют страньери, это значит «иностранцы», но звучит куда неприятнее, словно мы пришлые странники). Часто мы слышим над собой голоса невидимых соседей. Мы изменили испоконный устой жизни на этих холмах, где налоговый инспектор, капитан полиции и хозяин газетного киоска (наши ближайшие соседи, хоть нам их и не видно) слышали только итальянскую речь, пока мы здесь не обосновались.
MatildaЯ чувствую себя здесь как рыба в воде, а моя «настоящая жизнь» кажется такой далёкой. Удивительно, что все мы оказались тут. У нас была своя страна, но мы обосновались в другой – а друзья поступили ещё более радикально: их жизнь и их работа завязаны именно на Италии. Мы, бледные американцы, здесь как дома. Можно просто остаться и стать местными. Отрастить волосы, давать уроки английского окрестным ребятишкам, гонять в город за хлебом на мотороллере. Эд бы здорово смотрелся на садовом мини-тракторе. Мы занялись бы виноделием или делали напиток из лимонной мяты. Я смотрю, как он разливает вино. Я почти чувствую, как наши непривычные голоса – английские, французские, итальянские – наполняют дом и всю долину. Звук уносится на холмы. (Нас называют страниери – иностранцы, только это слово звучит более резко, похоже на "странные"). Мы нарушили древний порядок вещей на этих холмах: налоговый инспектор, капитан полиции и хозяин газетного киоска (наши ближайшие соседи, хоть их отсюда и не видно) до нашего появления слышали только итальянский.
MurenaЯ погрузилась в здешнюю жизнь, но моя «настоящая жизнь» где-то далеко. Странно, что все мы оказались здесь. У нас была своя страна, но мы перебрались в другую. А наши друзья вообще решительным образом избрали Италию местом своей жизни и работы. Мы, бледнолицые американцы, чувствуем себя здесь как дома. Можно остаться здесь и совсем обытальяниться. Отрастить волосы, вести уроки английского в местной школе, ездить в город в булочную на мопеде. Представляю себе Эда на крошечном тракторе – здесь такие используют на сильно пересеченной местности – возделывающим виноградник. Или можно производить травяной чай – скажем, из мелиссы. Я смотрю на Эда, он разливает вино. Я почти физически ощущаю, как странно звук наших голосов – английских, французских, итальянских, - распространяется вокруг дома и вниз по долине. Звук отдается на холмах. («Страньери» - иностранцы – называют нас здесь, но в этом слове слышится нечто большее, «странники»: словно обдает холодом). Часто нам слышны звуки вечеринок, проходящих у наших невидимых соседей. Это мы нарушили привычный порядок вещей на здешних холмах: раньше налоговый инспектор, капитан полиции и владелец газетного киоска (наши ближайшие соседи, хотя никого из них мы ни разу не видели) не слышали тут никаких языков, кроме итальянского.
Nina DemidovaНо я чувствую, что прорастаю корнями здесь. Моя «настоящая» жизнь кажется теперь такой далекой. Все же немного странно, что мы все оказались здесь. Нам была дана одна страна, а мы обосновались в другой – друзья намного прочнее, чем мы; их жизнь и работа теперь связана с этими местами, а не теми. Нам так хорошо и уютно в этих краях – нам, бледным американцам... Можем просто остаться здесь, стать итальянскими фермерами. Я отпущу косу, стану учительницей английского в местной школе, буду ездить в город за хлебом на «Веспе». Мне легко представить Эда в одном из этих «игрушечных» тракторов для террасных земель. Он может разбить небольшой виноградник. Или мы могли бы выращивать лимонную мяту... Я смотрю на Эда; он наливает вино. Я как будто чувствую, как наши голоса с разными акцентами – английский, французский, итальянский – разносятся по дому, аллее и долетают до холмов. (Нас здесь зовут
страньери, иностранцы, но звучит это как-то зловеще, больше похоже на чужестранцев, всякий раз от этого слова мурашки...) Часто мы слышим, как празднуют что-то наши невидимые соседи. Мы изменили порядок вещей, заведенный от века на этих холмах, где сборщик налогов, капитан полиции и владелец газетного киоска слышали только итальянскую речь, пока мы не разбили здесь свой лагерь.
ShoxanaЯ чувствую, что сливаюсь с этой жизнью. Моя «настоящая жизнь» кажется очень отдалённой. Странно, что мы все здесь. Нам была дана одна страна, а мы устраиваемся в другой. «Они» звучит гораздо более радикально, чем «мы». Они выстраивают свои жизни в соответствии с
этим местом, а не с
тем. Бледные американцы, мы ощущаем себя здесь как дома. Мы бы могли просто остаться здесь, стать местными. Я бы отрастила волосы, учила детишек английскому, ездила на мотороллере «Vespa» в город за хлебом. Я представляю себе Эда на одном из этих крошечных тракторов, предназначенных специально для террас на холмах. Воображаю, как он организует маленький винный дворик. Или мы могли бы делать травяные чаи из мяты. Я смотрю на него, но он наливает вино. Я почти ощущаю, как наши чужеродные голоса – английские, французские, итальянские – распространяются вокруг дома, по долине. Звук переносится через холмы. (Нас зовут чужестранцами, но это звучит жутковато, больше как «чужие», - странное, страшное слово). Часто до нас доносятся отголоски вечеринок невидимых соседей вокруг нас. Мы изменили древний порядок этой стороны холма, где до нашего поселения сборщик налога, полицейский капитан и владелец газетного киоска (наши ближайшие соседи, хотя мы и нечасто их всех видим) слышали только итальянскую речь.
reta Я чувствую что погружена во все это, реальная жизнь представляется мне где-то далеко.Нам было суждено жить в одной стране мы же обустроились в другой - они гораздо более радикальны чем мы; они связали свои жизни и работу с этим местом а не с тем.Мы настолько чувствуем себя, как дома, насколько смутно чувствуем что мы американцы.Можно было бы остаться здесь перенять их образ жизни.Отрастить волосы и обучать детей вместной школе английскому и ездить на свем Vespa в центр города за хлебом.Представляю себе Эда на одном из этих тракториков предназначенных для езды по рельефнойым поверхности.Как он сажает маленькйи виноградник.Или как мы делаем чайный отвар из лимонных листьевЯ смотрю на него а он разливает вино.Я почти ощущаю нашу странную разголосицу -английский ,французский,итальянский – разливающуюся по всему дому,лужайке. Эти звуки несутся по холмам. Stranieri foreigners (иностранцы,так нас называют но на итальянском это звучит резче больше передает смысл слова – чужеземцы,чужие какое до странности пугающее слово -Часто мы слышим шум невидимых соседей над нами.Мы изменили в этой гористой стране укоренившийся порядок вещей ,где сборщик налогов ,майор полиции и новоявленный владелец (наш ближайшйи сосед ,несмотря на то что мы не имеем возможности видеть з их) знали только итальянскую речь до того как мы воцарились здесь.
The Big Dipper, clear as a dot-to-dot drawing, seems about to pour something right on top of the house, and the Milky Way, so pretty in Latin as the via lactia, sweeps its bridal train of scattered stars over our heads. The frogs go silent all at once, as if someone shushed them. Ed brings out the vin santo and a plate of biscotti he made this morning. Now the nigh is big and quiet. No moon. We talk, talk, talk. Nothing to interrupt us except the shooting stars.
EyewitnessКовш Большой Медведицы, четкий, будто нарисованный по точкам, кажется, вот-вот прольет что-то прямо на крышу нашего дома, а Млечный Путь, так красиво называемый по-латыни via lactia, раскинул звездный шлейф у нас над головами. Лягушки замолкают все до одной, будто кто-то шикнул на них. Эд приносит vin santo и тарелку бискотти, которые он испек сегодня утром. Ночь теперь тиха и огромна. Мы говорим, говорим, говорим. И некому нас перебить, кроме падающих звезд.
Трули ЁрзКажется, что из ковша Большой Медведицы, отчетливого, как рисунок "соедини точки", вот-вот выльется что-то прямо на крышу дома. Млечный Путь простирает звездную кисею над нашими головами. Так приятно звучит его название на латыни: «виа лактеа ». Лягушки вдруг замолкают, как будто кто-то их спугнул. Эд выносит
Вин Санто и блюдо с
бискотти, которые он испек с утра. Наступила ночь, глубокая и спокойная. Безлунная. А мы все говорим, говорим. Наш разговор прерывают лишь падающие звезды.
Natoushe Ковш Большой Медведицы, чёткий как картинка из атласа, повис над нашим домом и, кажется, вот-вот прольёт что-то прямо на крышу. А Млечный путь (на латыни название звучит очень красиво- via Lactia), раскинул брачный кортеж из звёзд у нас над головами. Лягушки умолкли, внезапно, словно невидимый дирижёр взмахнул палочкой. Эд приносит Vin Santo и тарелку бискотти, которые испёк утром. Безлунная ночь, во всём своём великолепии, тиха и огромна. Мы говорим и говорим… Ничто не прерывает наш разговор, только стрелы падающих звёзд.
shaltay-boltayТак и ждешь, что из отчетливой, как пунктирный рисунок, Большой Медведицы что-то вот-вот прольется на крышу нашего дома; по Млечному Пути, который древние римляне так чарующе называли via lactia, безостановочно мчится над нашими головами свадебный кортеж вольготно раскинувшихся звезд. Хор лягушек внезапно умолк, словно его отрезало. Эд выносит vin santo и тарелку biscotti, с которыми возился целое утро. Ночь вокруг теперь безмерная, умиротворяющая. Луны не видно. Мы говорим, говорим, говорим. И ничто не в силах нас остановить, за исключением звездного залпа.
JeweliaКовш Большой Медведицы, четкий, как диаграмма, кажется, льет что-то прямо на крышу дома, а Млечный Путь, красивая
via lactia на латыни, раскинул над нашими головами свой свадебный шлейф из россыпи звезд. Лягушки разом замолкают, как будто кто-то на них шикнул. Эд выносит vin santo и тарелку
biscotti, которые испек с утра. Уже глубокая, тихая ночь. Луны нет. Мы говорим, говорим, говорим. Нас перебивают одни лишь падающие звезды.
SundayКовш Большой Медведицы, в котором видна отчетливо каждая звездочка, накренился и, кажется, льет что-то прямо на крышу дома. Млечный путь, по латыни он называется так красиво,
виа лактеа, простирается над нашими головами как свадебная фата. Лягушки вдруг замолчали, будто кто-то шикнул на них. Эд несет бокалы с
вин санто и тарелку
бискотти, которые он испек сегодня утром. Безлунная, тихая ночь раскинулась над нами. Мы говорим, говорим, говорим. И только небо, усеянное мерцающими звездами, может заставить нас умолкнуть.
Slava TkachenkoБольшая Медведица, четко виднеющаяся в небе, словно пунктирный рисунок, будто разливает что-то из своего ковша прямо на крышу дома, а Млечный Путь (на латыни он зовется так красиво – via lactia), расстилает свой шлейф рассеянных звезд у над головами. Лягушки внезапно притихли, словно кто-то прикрикнул на них. Эд выносит vin santo и блюдо печений, что он испек утром. И вот уже глухая, тихая ночь. Безлунно. Мы всё говорим и говорим. И ничто не прерывает нас, кроме падающих с неба звезд.
MatildaКовш Большой медведицы, чёткий как в игре «соедини точки», будто льёт что-то прямо нам на крышу, а Млечный путь, по-латыни via lactia, рассыпается над головой вереницей звёзд, долгой, как свадебная процессия. Лягушки неожиданно замолкают, будто по команде. Эд приносит вино санто**** и тарелку приготовленных с утра бискотти*****. Ночь безлунна, тиха и торжественна. Мы всё говорим и говорим, не смолкая. Лишь изредка беседу прерывают падающие звёзды.
___________________________________________
*гренки.
**тосты.
***клёцки.
****сладкое десертное «святое» вино.
*****рождественские печенья.
MurenaБольшая Медведица, четкая как рисунок в детских книжках, словно льет что-то из своего ковша прямо на крышу дома. Млечный путь, так красиво – «Виа Лакциа» - звучащий на латыни, разворачивает звездный шлейф над нашими головами. Лягушки внезапно смолкают, словно их спугнули. Эд приносит десертное вино – здесь именующееся «святое вино»,
vin santo, - и тарелку бискотти – печенья, которое он сам испек этим утром. Ночь широка и тиха. Луны в небе нет. Мы говорим и говорим. Ничто не прерывает нас, кроме падающих звезд.
Nina DemidovaБольшая медведица – протяни руку и сможешь соединить сверкающие точки, как в детском ребусе – наклоняет свой ковш как раз над нашим домом, а Млечный путь – Виа лактиа на латыни, как красиво! – почти касаясь наших волос, роняет звезды своего подвенечного убора. Лягушачий хор замолкает вдруг, как по велению дирижера. Эд выносит
вин санто и тарелку
бискотти, которые он испек сегодня утром. Спокойная безлунная ночь давно вступила в свои права. Мы говорим, говорим, говорим...Затихаем только, чтобы загадать желание.
ShoxanaБольшая Медведица, видимая чётко, как точечный рисунок, похоже, сейчас прольёт что-то из своего ковша прямо на макушку дома, а Млечный Путь, так прекрасно зовущийся на латыни «
via lactia», мчит свой свадебный кортеж, состоящий из отдельных звёздочек, прямо над нашими головами. Все лягушки разом замолчали, как будто кто-то на них шикнул. Эд принёс
vin santo, «святое вино», и тарелку
biscotti, печенья, которое он сам испёк утром. Теперь вокруг нас бескрайняя и тихая ночь. Луны нет. Мы говорим, говорим, говорим. И прервать нас могут только падающие звёзды.
retaБольшаямедведица четкая как точечный чертеж кажется вот-вот что-то выльет на крышу нашего дома а Млечный путь который так красиво звучит по-латыни Via lactia рассыпает над нашиими головами свой
подвенечный шлейф из звезд.Лягушки сразу же замолкают, словно вспугнутые чем-то.Эд выносит vin santo и тарелку бискотти которые он приготовил сегодня утром.Теперь
наступила полная темнота и покой.Луны не видно.Мы говорим,говорим,говорим.Ничто не может помешать нам кроме кроме взрывающихся звезд.
Over the hills and far away...
Natoushe » Вт апр 20, 2010 14:09 
