Африканская зимняя сказка
Его имя мне нужно посмотреть, а вот его должность я и по сей день помню отлично – «управляющий королевской
сельскохозяйственной зимней школы». Слово «управляющий» меня – тогда ещё маленького ребёнка – наводило на какие-то
мысли, я мог себе представить, например, управляющего железнодорожной станции. А вот «зимняя школа» - это было для
меня таким понятием, которое превращалось в какую-то сказочную сахарную вату – этакая школа-станция-вокзал, школа,
которая рассеивалась в сплошной белизне.
Итак, с самого начала. Этот Др. Авг. Шлейер, тот самый управляющий школы, которая была не только зимней, но и
королевской, и есть автор книги «Млекопитающие земли», именно той книги, с которой началось моё сознательное
вхождение в мир. Она принадлежала моему деду и стояла рядом с Библией на буфетной стойке. И также, как и для моего
деда Библия была «той книгой», её соседка стала для меня тоже «той книгой».
«Та книга» была для меня единственным утешением, когда я с родителями, а если ещё и совсем не повезет, то и с
другими родственниками, безо всякой охоты должен был наведываться к моему деду. Наверное, я провёл сотни часов с
этой книгой в руках. Вообще-то я сильно любил своего деда, но неохотно приходил к нему вместе с другими взрослыми
– они просто мешали. Они мешали и тогда, когда я сидел, склонившись над книгой, и тогда, когда они возвращали меня
из африканской саванны обратно в Цофинген, где жил мой дед. Когда же мы были вдвоём с дедом, то он как и я жил в
африканской саванне.
Позже, когда я уже умел немного читать, я, должно быть, прочитал эту книгу десятки раз – «ягуар является очень
кровожадным животным и обитает, прежде всего, в Южной Америке» и «у сиамской кошки гладкая, плотно прилегающая к
телу шерсть изабеллового цвета». Я до сих пор не знаю, как выглядит этот изабелловый цвет, но это наверняка цвет
той зимней школы, той чудесной зимней школы, которая начинается где-то на вокзальной станции и ведёт куда-то
далеко-далеко в африканскую саванну и где ягуар обитает в своей Южной Америке.
При таком раскладе дел я должен был бы стать большим натуралистом, заядлым посетителем зоопарков или вообще
серьёзным специалистом в области обитателей саванны. Но я не стал ни тем, ни другим, а остался просто жаждущим
учеником сказочной зимней школы, разукрашенной в изабелловый цвет.
Теперь эта книга принадлежит мне. Она стоит сейчас на большой книжной полке, а не как раньше одиноко возле
Библии. Мне немножко жаль, что именно эта книга, в которой написано обо всём на свете, в которой отражен весь
целый мир, стоит теперь рядом с другими книжками, который повествуют просто о чём-то. Время от времени я открываю
эту книгу, и я всегда чувствую в начале какое-то разочарование – она уже не такая бесконечно пестрая, как при
первом созерцании, но, если долго её рассматривать, то она приобретает цвет воспоминаний, тот цвет, который, как и
изабелловый не является цветом этого мира, а цветом того, другого мира, который начинается где-то у
станции-вокзала смотрителя Шлейера, той королевско-сельскохозяйственной станции.
Если бы я тогда правильно понял эту книгу, я стал бы натуралистом, интересовался бы млекопитающими, но, к своему
счастью, я не раскусил весь её смысл до конца. В повествовании о млекопитающих земли меня очаровали не животные, а
земля, вся та земля, которая лежит где-то в Африке.
Я никогда не был в Африке. В этом заключалась особенность изабелловой школы: то, чему там учатся, предназначается
не для того, чтобы преуспеть в этом и сделать карьеру, а для того, чтобы быть и мечтать. Кстати, у книги был свой
запах, сильный и едкий, он ещё часами оставался на пальцах. Для меня этот запах стал запахом букв. Всё равно, что
я читаю – буквы напоминают мне запах управляющего зимней школы. Независимо от того, где эта книга находилась – в
аккуратном доме моих родителей или в моём беспорядочном хозяйстве – книга сохранила свой запах. Руки не нужно было
мыть, перед тем, как брать книгу, а только после неё – я же их не мыл никогда. Этот королевский Шлейер ни разу не
упомянул, что барсук неприятно пахнет, я считаю, что это очень любезно и крайне тактично с его стороны.
Эта была хорошая школа – вокзальная зимняя школа – и хороша она была тем, что ничего другого не нужно было
изучать, кроме как землю, то есть то, что она есть и то, что она большая и изобильная. И мне было разрешено в этой
школе всё понимать неправильно, и я широко пользовался этой привилегией. А в конце ничего не осталось кроме
запаха, запаха, который сопровождал меня всю жизнь, запаха букв.
Нельзя себе представить, что было бы, если бы я был в такой школе, в которой нужно было изучать эти дисциплины,
например, млекопитающих, в такой школе, где тем временем хотят поощрять высокоодарённых и где нашли бы у меня
пристрастие к млекопитающим. Возможно, я бы попал потом в Африку, но только не в ту Африку изабелловой зимней
школы-вокзала управляющего Шлейера.